«Первое января.
Дорогой дружище ММ,
Поздравляю тебя и Флёр и желаю долгой и счастливой жизни! Я сейчас нахожусь далеко на севере, в очень дикой части страны, и передо мною — цель, которую, не знаю, достигну ли, а именно — посёлок племени, совершенно явно досиамского и не монгольского происхождения. Адриан Черрел очень бы этим заинтересовался. Мне часто хотелось послать тебе весточку, но как только дело доходило до писания, я не мог, — отчасти потому, что описывать эту страну тем, кто её не знает, бесполезно, а отчасти потому, что мне трудно поверить в чей-нибудь интерес к ней. Я пишу тебе, чтобы попросить передать Динни, что теперь я наконец-то в мире с самим собой. Не знаю, что привело меня к этому — совершенно особая атмосфера и уединённость этих мест или я заразился от обитателей Востока убеждением, что важен только собственный внутренний мир, только он; человек — это микрокосм вселенной; он одинок от рождения до смерти, и его единственный древний и верный друг — это вселенная. Странный это покой, и я часто удивляюсь, как мог я так томиться и терзаться. Думаю, что Динни будет рада узнать об этом, так же как и я был бы искренне рад узнать, что она тоже обрела внутренний покой.
Понемножку начал писать, и если вернусь из этого путешествия, то попытаюсь описать его. Через три дня мы достигнем реки, переплывем её и поднимемся по одному из её притоков на запад, к Гималаям.
Слабые отзвуки кризиса, который вы переживаете, чувствуются и у нас. Бедная старая Англия! Не думаю, чтобы я ещё раз её увидел, но это храбрая мудрая птица, и я не хочу быть свидетелем того, как её поймают. Думаю, что, когда её хорошенько ощиплют, она будет летать лучше и выше.
До свидания, дружище, примите оба мою любовь.
А Динни посылаю мою особую любовь.
Покой! А она? Динни завернула ленточку вместе со снимком и письмом и положила в сумочку. Беззвучно отворив дверь, она спустилась вниз и вышла на залитую солнцем улицу.
На берегу реки, под ещё голым платаном, она развернула вынутый из письма листок и прочла стихи: