Том 3. Стихотворения, 11972–1977

Мало я ходил по костелам.Много я ходил по костям.Слишком долго я был веселым.Упрощал, а не обострял.Между тем мой однофамилец,бывший польский поэт АрнольдСлуцкий,               вместе с женою смылисьза границу из Польши родной.Бывший польский подпольщик,                                                   бывшийпольской армии офицер,удостоенный премии высшей,образец, эталон, пример —

двум богам он долго молился,двум заветам внимал равно.Но не выдержал Слуцкий. Смылся.Это было довольно давно.А совсем недавно варшавскийксендз             и тамошний старожилпо фамилии пан Твардовскийпо Арнольду мессу служил.Мало было во мне интересук ритуалу. Я жил на бегу.Описать эту странную мессуи хочу я и не могу.Говорят, хорошие виршипан Твардовский слагал в тиши.

Польской славе, беглой и бывшей,мессу он сложил от души.Что-то есть в поляках такое!Кто с отчаянья двинул в бега,кто, судьбу свою упокоя,пану богу теперь слуга.Бог — большой, как медвежья полостьПрикрывает размахом крылвсе, что надо, — доблесть и подлость,а сейчас — Арнольда прикрыл.Простираю к вечности руки,и просимое мне дают.Из Варшавы доносятся звуки:по Арнольду мессу поют!

«Польский гонор и еврейский норов…»

Польский гонор и еврейский нороввежливость моя не утаит.Много неприятных разговоровмне еще, конечно, предстоит.Будут вызывать меня в инстанции,будут голос повышать в сердцах,будут требовать и, может статься,будут гневаться или серчать.Руганный, но все-таки живой,уличенный в дерзостном обмане,я уйду с повинной головойили кукиш затаив в кармане.Все-таки живой! И воробьи,оседлавшие электропроводку,

заглушат и доводы мои,и начальственную проработку.

«Стихи, что с детства я на память знаю…»

Стихи,           что с детства я на память знаю,важней крови,                             той, что во мне течет.Я не скажу, что кровь не в счет:она своя, не привозная,—но — обновляется примерно раз в семь лети, бают, вся уходит, до кровинки.А Пушкин — ежедневная новинка.Но он — один. Другого нет.

ДОБАВКА