Том 3. Звезда над Булонью

Сундук с вещами Немешаевых стоял у него в сарайчике. Теперь, из-за сырой погоды, он надумал перетащить его в подвал с цинковой крышей, где, считал, сырости быть не может, и вообще надежнее.

– Ты, Анночка, понимаешь… вещи чужие, время такое… Одно-два бревнышка выпилил, вот и уже ты в сарайчике. Ну, тут буде потрудней… У Матвея Мартыныча подвал знатный. Тут не подкопаешься… Разве что миной взрывать.

Сундук был не очень легкий. Он постукивал, погромыхивал и по ступенькам подвала, когда Анна с Матвеем Мартынычем волокли его туда. Внизу горела уже лампа. Под цементными сводами, гордостью Мартыновки, было, действительно, не сыро, и в том месте, где стояла лампа-молния, даже светло. Вдаль к углам шли тени. В аккуратных закромах лежал корм свиньям – картофель, горы свеклы, темные, вязкие как бы пряники жмыха.

– Ну вот и хорошо, что принесли, – говорил Матвей Мартыныч, отирая пот. – Вот мы немножки теперь вынем и развесим, надо бы перетряхнуть, чтобы не слеживалось, чтобы все и-в порядке было.

Анна стала вынимать вещи. К запаху картофеля и свеклы прибавился нафталин, и еще нежный запах дорогих мехов.

– Хорошо жили, важно жили, – говорил Матвей Мартыныч, вынимая шубу покойного Александра Андреича. – Барская жизнь, и все и-кончилось. Но Матвей Мартыныч не завидует, он честно все сбережет, вот он и старается, чтобы не смялось, не слежалось чужое добро, потому что он добро любит, он не мошенник какой-нибудь…

«Александра Андреича давно нет в живых, – думала Анна, перебирая руками драгоценный, черноблестящий, с нежными длинными ворсинками мех шубы. – Он лежит там же, на кладбище Серебряного, где и Аркадий… Они были приятели».

– Анночка, а я смотрю, жмыха у нас маловато, надо будет мне и-съездить…

Матвей Мартыныч озабоченно отошел в угол, едва освещаемый лампой. Тень его бессмысленно перемещалась по стенам и сводам, принимая уродливые очертанья.

Анна накинула на себя шубу. Как она легка, изящна! Мех мягко ласкал щеку. «Такая же, наверно, была и у Аркаши. И они вместе в Москву ездили. Александр Андреич тоже любил цыган». Анна на мгновение закрыла глаза. Точно знакомое и милое объятие из иной жизни обняло ее.

«Они оба лежат в Серебряном, но это не они. Где они?»

Ей казалось сейчас, сквозь закрытые глаза, с этим мехом, что и она другая, сама она не тут. Она сделала два шага вперед. Если вот так идти…

– Анночка, тебе как хорошо и в этой шубе…

Матвей Мартыныч подошел – ее глаза были уже открыты. Он взял концы рукавов и скрестил их на Анне.

– Если бы Матвей Мартыныч был богат, он бы и тебе такую шубку сделал.

– А Марте?

– Ну и Марточке бы, конечно… Анночка, ты и в этой шубе словно как царица…

– Ты цариц никогда не видел, – сказала Анна смутно, отсутствующе. – И царицы хлевов не чистят.

– Анночка, я же знаю, что тебе здесь тяжело, я-и все знаю… Ты прямо живешь через силу. Дай срок. Дай время. Матвей Мартыныч разбогатеет. Если со свинушками мешать будут эти разные советы и коммунисты, Матвей Мартыныч найдет… Он к себе уедет в свободную Латвию, что надо распродаст и там свое дело откроет. Он будет богат. Он тебя не забудет, Анночка, ты такая молодая и красивая…

– Мне никогда Аркадий не говорил, что я красивая. Он меня просто любил.

– Он не говорил – его дело. А я говорю.

– Я была с ним счастлива, ты понимаешь, медвежатина?

Все не снимая своей шубы, Анна присела на край закрома.

– У меня в столе лежит бумага Тульской консистории. Нас должны были уже повенчать – развод кончился. Ну, вот он умер, я опять у вас… что это значит?

Матвей Мартыныч подошел и припал к ней.

– Анночка, не грусти…

– Он со мной постоянно. Почему я не могла с ним жить? Где он сейчас? Куда он делся? Знаешь, его и нет, и он и есть… А ты что? Ты ко мне привалился, тебе так теплее?

Анна вдруг сняла его ушастую шапку и стала гладить рукой по его волосам.

– Ты меня любишь? И такую шубу подарить обещал… Руки целуешь, грудь целуешь… ах ты, медвежатина. От тебя тепло, ты хороший пес, шерстистый.

Матвей Мартыныч стал задыхаться.

– Захотел меня ласкать…

Анна поднялась, потянулась. Легкая судорога прошла по ее сильному телу. Она прижала к себе Матвея Мартыныча, потом легко и равнодушно оттолкнула.

– Анночка…

– Давай вещи собирать, – сурово сказала она. – Чего разнежился?

И, сняв с себя шубу, тщательно стала укладывать ее обратно в сундук.

* * *

– Ну как, Марточка, как и-съездила? – спросил Матвей Мартыныч.

– Ничего. А ты что делал?

– Так, того-другого по хозяйству… Вот мы с Анночкой немешаевски вещи перебрали…

Марта взглянула на него внимательно. Он отвел глаза, поспешно продолжал:

– Мы сундучок вниз поставили, у подвал… Как там посуше, то мы и поставили. Да, ты знаешь, Марточка, жмыха у нас маловато там… и-прямо маловато.

Разговор этот происходил на дворе, когда Матвей Мартыныч отпрягал лошадь. Вот он снял с нее хомут, шлею, накинул обратку и повел в стойло. Марта не отходила от саней. Потом пошла в кухню и через несколько минут вышла с ключами и зажженным фонарем. Облака тьмы уже сгущались. Она встретила Матвея Мартыныча около подвала.

– Ты куда?

– Пойдем поглядим, сколько жмыха.