Том 4. Черный карлик. Пуритане

   Вы можете представить себе, как мне тягостно, держась таких взглядов, подходить с оружием к дому вашей достопочтенной родственницы, который вы, очевидно, намерены защищать. Разрешите мне попытаться вас убедить, что ваши усилия этого рода поведут лишь к напрасному кровопролитию; если наш приступ окажется безуспешным, у нас хватит сил, чтобы обложить замок осадою и голодом вынудить его к сдаче; нам хорошо известно, что ваши продовольственные запасы невелики и вы не в состоянии выдержать длительную осаду. Мое сердце сжимается при мысли о том, сколько в этом случае вам предстоит выстрадать и на кого главным образом обрушатся эти страдания.

   Не думайте, мой уважаемый друг, что я предлагаю условия, способные бросить пятно на вашу почтенную и безупречную репутацию, которой вы так заслуженно и так давно пользуетесь. Если солдаты правительственной армии, которым я берусь обеспечить свободный пропуск, будут удалены из вашего замка, от вас, поверьте, не потребуется ничего больше, кроме честного слова соблюдать нейтралитет в течение этой злосчастной войны. Кроме того, я приму необходимые меры, чтобы собственность леди Маргарет, равно как и ваша, была неприкосновенна. Обещаю вам, что в этом случае мы не введем в замок своего гарнизона. Я мог бы высказать многое в пользу этого предложения, но боюсь, что мои доводы, «исходя из враждебного лагеря и от того, кто кажется вам гнусным преступником, потеряют всю свою силу. Закончу поэтому уверениями, что, каковы бы ни были отныне ваши чувства ко мне, моя благодарность и признательность за все, что вы для меня сделали, сохранятся навеки, и я буду счастливейшим человеком в мире, когда смогу представить вам доказательства этого средствами более убедительными, чем пустые слова. Следуя первому побуждению, вы, быть может, и отвергнете мои предложения, но пусть это не помешает вам вернуться к ним снова, если события сделают их более приемлемыми для вас, ибо, где бы и когда бы мне ни довелось оказать вам услугу, она неизменно доставит величайшее удовлетворение

                                 Генри Мортону.

   Прочитав это письмо с нескрываемым негодованием, майор передал его лорду Эвенделу.

   —     Я никогда не поверил бы этому, — сказал он,— если бы даже полчеловечества клятвенно подтвердило истинность данного сообщения! О, неблагодарный, гнусный предатель! Уравновешенный, хладнокровный предатель, в котором нет и следа фанатизма, согревающего печенку такого свихнувшегося глупца, как, например, наш приятель-парламентер. Впрочем, я должен был помнить, что Мортон — пресвитерианин; я обязан был знать, что воспитал волка, сатанинская природа которого рано или поздно, а все-таки скажется, волка, который при первой возможности меня загрызет. Явись сам святой Павел на землю и исповедуй он это пресвитерианство — через три месяца и ему не миновать стать мятежником. Это у них в крови.

   —     Итак, — сказал лорд Эвендел, — разумеется, я не советую вам принять их условия, но если наши запасы иссякнут и не прибудет помощь из Эдинбурга или из Глазго, я думаю, нам все же придется воспользоваться этой возможностью, чтобы переправить в безопасное место хотя бы женщин.

   —     Они скорее перенесут любые лишения, чем примут покровительство этого сладкогласного лицемера,— ответил гневно майор, — в противном случае я перестану считать их своими близкими и родными. Но пора отпустить достопочтенного парламентера. Послушайте, приятель, как вас там, — продолжал он, обернувшись к лэрду Лонгкейлу, — передайте вашим вождям и всему тому сброду, который они привели с собой, что если они не слишком убеждены в исключительной крепости своих черепов, то я посоветовал бы им не тыкаться в эти старые стены. И еще вот что: пусть больше не присылают парламентеров, так как мы не замедлим повесить такого посла в воздаяние за злодейское убийство корнета Ричарда Грэма.

   Выслушав этот ответ, парламентер возвратился к своим. Не успел он добраться до главных сил своего войска, как в толпе послышались крики и перед рядами повстанцев появился большой красный флаг, края которого были обшиты голубой каймой. И едва затрепетало на утреннем ветре широкое полотнище этого символа враждебности и войны, как тотчас же над стенами замка взвилось старинное родовое знамя леди Маргарет и рядом с ним — королевский штандарт; в то же мгновение грянул артиллерийский залп, направленный против передних рядов повстанцев, причинивший им некоторый урон. Их вожди поспешно укрыли людей за гребнем холма.

    —     Полагаю, — сказал Джон Гьюдьил, заряжая свои орудия, — что для них клюв моего сокола, пожалуй, чуточку жестковат, и выходит, что мой соколок посвистывает не зря.