— Прощай, Дженни, — сказал Кадди, с шумом выдыхая воздух из своих легких, что должно было, видимо, означать вздох, но больше напоминало горестный стон. — Ты ведь вспомнишь иногда про бедного Кадди, который по-честному любит тебя, Дженни; ты ведь будешь иногда о нем вспоминать?
— Конечно... когда на столе будет похлебка, — ответила злопамятная девица, не удержавшись от острого словца и от сопровождавшей его ехидной улыбки.
Кадди, однако, не остался в долгу: он вознаградил себя по обычаю деревенских поклонников — что не явилось, надо полагать, неожиданностью для Дженни,— обхватив возлюбленную своего сердца за шею и от души поцеловав ее в обе щеки и в губы. Простившись таким образом, он повернул коня и пустился догонять своего господина.
«Ну и черт этот парень, — подумала Дженни, вытирая губы и поправляя прическу. — А ведь он куда смелее, чем этот Том Хеллидей».
— Сейчас, миледи, сейчас! Боже милостивый, хоть бы старая леди ничего не заметила!
— Дженни, — сказала леди Маргарет, когда девушка подъехала ближе, — молодой человек, который командовал сопровождавшими нас мятежниками, не тот ли самый, что был Капитаном Попки и после этого узником в Тиллитудлеме, когда нас посетил Клеверхауз?
Дженни, довольная, что этот вопрос не имеет отношения к ее личным делам, взглянула на свою юную госпожу, чтобы по возможности выяснить, нужно ли говорить правду или лучше о ней умолчать. Не уловив в ее взгляде никакого определенного указания, она последовала своему, инстинкту доверенной камеристки и солгала.
— Не думаю, миледи, чтобы это был он,—сказала она так же уверенно, как прочитала бы свой катехизис,— тот был маленький и чернявый собою.
— Ты ослепла, наверное, Дженни, — вмешался майор, — Генри Мортон красив и высок, и этот молодой человек не кто иной, как он самый.
— У меня достаточно других дел, — сказала Дженни, вскидывая головку, — чтобы не рассматривать, какой он там из себя, хотя бы он был тонок как свечка ценою в грош.
— Великое счастье, — сказала леди Маргарет,— что нам удалось вырваться из рук этого кровожадного и готового на все изувера.
— Вы, сударыня, заблуждаетесь, — сказал лорд Эвендел, — никто не вправе называть этим словом мистера Мортона, а тем более — мы. Тем, что я жив и что вы в настоящее время не томитесь в плену у фанатичного убийцы, мы обязаны только деятельному человеколюбию и быстрому вмешательству этого молодого джентльмена.
И он подробно рассказал о событиях, с которыми читатель уже знаком, остановившись в особенности на добродетелях Мортона и несколько раз подчеркнув, словно это был его брат, а не соперник, с какою опасностью для себя он оказал ему эту совершенно исключительную услугу.
— Я проявил бы черную неблагодарность, — сказал он в заключение, — если бы позволил себе умолчать о достоинствах человека, которому я обязан двукратным спасением моей жизни.
— Я охотно думал бы о Генри Мортоне только хорошее, — заявил майор, — но признавая, что он вел себя в высшей степени благородно и по отношению к вам и по отношению ко всем нам, я все же не могу примириться с той снисходительностью, с какой ваша честь относится к его поведению в настоящее время.
— Нужно учитывать, — сказал лорд Эвендел,— что к такому образу действий его отчасти принудили обстоятельства, и я должен добавить, что его взгляды, хотя и не совпадают с моими, тем не менее не могут не внушать уважения. Клеверхауз, которому нельзя отказать в умении сразу распознавать людей, дал вполне правильную оценку и ему и его необыкновенным качествам: правда, его слова были пристрастны и чрезмерно суровы, но это объясняется его личными взглядами и побуждениями.
— Вы исключительно быстро распознали его достоинства,— ответил майор. — Он, можно сказать, вырос у меня на глазах, и до этих событий я мог бы сказать много хорошего о его нравственных качествах и добром характере; но что касается его необыкновенных талантов...
— Они были, видимо, неизвестны и ему самому,— ответил благородный молодой лорд, — пока обстоятельства не заставили их раскрыться, и если мне удалось их обнаружить, то произошло это лишь потому, что мы с ним говорили о вещах, в высшей степени важных и злободневных. Он теперь старается прекратить восстание, и условия мира, которые он предлагает, настолько умеренны, что я от всего сердца готов их поддерживать.
— И вы надеетесь, — спросила леди Маргарет,— на успешное выполнение этого плана?
— Я мог бы на это надеяться, будь все виги столь же умеренны в своих требованиях, как Мортон, а все приверженцы короля — столь же беспристрастны, как наш майор. Но фанатизм и раздражение с обеих сторон таковы, что едва ли что-нибудь, кроме меча, завершит эту братоубийственную войну.