Том 4. Джек

В то утро не только ноги старины Джека выписывали кренделя, не отставал и его язык. Мало-помалу его красноречие заставило умолкнуть всех говорунов, сидевших в кабачке. Его слушали. Вокруг слышался шепот: «Малый не промах! Сразу видать, что из Парижа». Для пущего эффекта ему недоставало только баса Лабассендра — слишком уж был слаб его петушиный голос, ломающийся мальчишеский голос, в котором низкие мужские ноты перемежались с пискливыми детскими нотами. Потом голос его стал хрипнуть и доносился как будто издалека, словно с высокой башни. Впрочем, вскоре речь его стала совсем уже сбивчивой и неразборчивой, он даже сам перестал ее понимать и слышать, а под конец его окутал туман, его стало укачивать, ему почудилось, будто он устремился в погоню за ускользающими мыслями и словами в гондоле воздушного шара, и от этого его затошнило, а в голове все помутилось.

…Он пришел в себя, почувствовав что-то холодное на лбу. Он сидел на берегу Луары. Как он оказался здесь, рядом с матросиком, который смачивал ему виски? Джек с трудом разлепил глаза, и они замигали от яркого дневного света. Потом он различил дым, поднимавшийся из заводской трубы прямо напротив него, а совсем рядом увидел рыбака: тот стоял в лодке и поднимал парус, видимо, готовясь к отплытию.

— Ну как? Полегчало малость? — спросил юнга, выкручивая носовой платок.

— Да, совсем хорошо, — ответил Джек, поеживаясь от холода и с трудом ворочая тяжелой головой.

-: Тогда полезай в лодку!

— То есть как? — удивился мальчик.

— Ну да. Мы едем в Нант. Разве не помнишь, как ты в кабачке подрядил этого лодочника? А вон и Бахвал возвращается с провиантом.

— С провиантом?

— Получай сдачу, старик, — произнес кузнец, державший в руке внушительную корзину, откуда выглядывала краюха хлеба и торчали горлышки бутылок. — Ну, ребята, собирайся! Поднимается ветерок. Через час будем в Нанте, а уж там кутнем на славу.

И тут на одно мгновенье Джек вдруг ясно представил себе, что он затеял, в какую бездну катится. Ему хотелось прыгнуть в лодку перевозчика, стоявшую у берега неподалеку от них, и возвратиться в Эндре. Но для этого требовалось усилие воли.

— Да садись же! — крикнул ему матросик. — Ты еще бледноват, ну ничего, завтрак подкрепит тебя.

Ученик не стал спорить и вместе с другими влез в лодку. Как-никак у него еще оставалось три луидора — этого вполне достаточно, чтобы купить себе платье и небольшой подарок для Зинаиды. Так что он не зря съездят в Нант. Как у всякого захмелевшего человека, настроение у мальчика поминутно менялось, и от беспросветного уныния он внезапно переходил к необъяснимой веселости.

И вот он уже сидит на дне лодки и с аппетитом завтракает. Свежий соленый ветер подгоняет суденышко, клонит его набок, и оно мчится под ннзким небом, настоящим бретонским небом, словно птица, задевающая крылом водную поверхность… Снасти скрипели, надувался парус, волны били в борта, а на берегу возникали такие привычные виды: фигуры рыбаков, женщины, полощущие белье, пастухи, овцы, пощипывающие травку и похожие на больших насекомых. В возбужденном мозгу Джека все эти картины преображались, приобретали поэтическую окраску. Память его воскрешала эпизоды из прочитанных книг, рассказы о приключениях и далеких морских плаваниях, а присутствие матросика и силуэты больших судов, которые лодка то и дело огибала, придавали этим образам осязаемость. Перед его глазами почему-то неотступно стояла картинка английского художника из старенькой книжки «Робинзон Крузо», которую он читал в раннем детстве и помнил, оказывается, до сих пор: на желтой истрепанной странице был нарисован Робинзон, он лежал в гамаке, в руках у него была кружка можжевеловки, а вокруг него — пьяные матросы и остатки пирушки на столе. Под этим надпись: «И в ту бурную ночь я забыл все свои благие намерения». Быть может, все это всплыло в памяти Джека потому, что в лодке валялись пустые бутылки, из которых вытекло недопитое вино, а его приятели валялись среди остатков еды? Джек и сам этого толком не знал. Чайки, точно сбившиеся с пути и кружившие на ветру над парусом, довершали иллюзию далекого плавания. — Джек лежал на спине, на дне лодки и не видел ничего, кроме неба, по которому мчались наперегонки обрывки серых туч; они проносились с такой быстротой, что у Джека начала кружиться голова.

Его вернула к действительности песня, которую его спутники распевали во все горло:

Уключина, рея!Гуляй веселье!