Том 4. От Княжения Василия Дмитриевича Донского до кончины великого князя Василия Васильевича Темного, 1389-1462 гг.

И в новой Северо-Восточной Руси монастырь не теряет своего прежнего важного значения; чем был Печерский монастырь Антония и Феодосия для древнего средоточия русской жизни – Киева, тем был Троицкий монастырь Сергиев для нового ее средоточия – Москвы. Мы видели, как сюда, в это новое средоточие, стекались выходцы из разных стран, бояре и простые люди, отыскивая убежище от смут внутренних, от непокоев татарских и, наконец, от насилий самой Москвы и принося на службу последней, на службу новому порядку вещей, ею представляемому, и силы материальные, и силы духовные. В одно почти время явились в московскую область два выходца с концов противоположных: из Южной Руси, из Чернигова, – боярин Федор Плещеев, убегая от разорений татарских; с севера, из самого древнего и знаменитого здесь города, Ростова, – боярин Кирилл, разорившийся и принужденный оставить свой родной город вследствие насилий московских. Сыновья этих пришлецов, один – в сане митрополита всея Руси, другой – в звании смиренного инока, но отвергнувшего сан митрополичий, заключили тесный союз, для того чтобы соединенными нравственными силами содействовать возвеличению своего нового отечества. Ростовский выходец Кирилл поселился в Радонеже; средний сын его, Варфоломей, с малолетства обнаружил стремление к иночеству, и как только похоронил своих родителей, так немедленно удалился в пустыню – лес великий – и долго жил здесь один, не видя лица человеческого; один медведь приходил к пустыннику делить с ним его скудную пищу. Но как в старину Антоний не мог скрыть своих подвигов в пещере, так теперь Варфоломей, принявший при пострижении имя Сергия, не мог утаиться в дремучем лесу; иноки стали собираться к нему, несмотря на суровый привет, которым встречал их пустынник: «Знайте прежде всего, что место это трудно, голодно и бедно; готовьтесь не к пище сытной, не к питью, не к покою и веселию, но к трудам, поту, печалям, напастям». Явилось несколько бедных келий, огороженных тыном; сам Сергий своими руками построил три или четыре кельи, сам носил дрова из лесу и колол их, носил воду из колодезя и ставил ведра у каждой кельи, сам готовил кушанье на всю братию, шил платье и сапоги – одним словом, служил всем как раб купленный. И это-то смиренное служение прославило Сергия по всем областям русским и дало ему ту великую нравственную силу, то значение, с каким мы уже встречали его в политических событиях княжения Димитрия Донского; здесь мы видели Сергия грозным послом для Нижнего Новгорода, не повинующегося воле московского князя, тихим примирителем последнего с озлобленным Олегом рязанским, твердым увещателем в битве с полками Мамаевыми. Из монастыря Сергиева, прославленного святостию своего основателя, выведено было много колоний, много других монастырей в разные стороны, сподвижниками, учениками и учениками учеников Сергиевых. Из этих монастырей более других значения в гражданской истории нашей имеет монастырь Белозерский, основанный св. Кириллом, пострижеником симоновского архимандрита Федора, ученика и племянника св. Сергия. Мы видели, что в свидетели клятв княжеских в последние усобицы вместе с св. Сергием призывался и св. Кирилл как один из покровителей Северо-Восточной Руси. От Сергия осталась нам память о делах, память о тихих и кротких речах, которыми он исправлял братию и умилял озлобленных князей; от Кирилла дошли до нас послания к князьям; так, дошло его послание к великому князю Василию Димитриевичу. «Чем более святые приближаются к богу любовию, тем более видят себя грешными, – пишет Кирилл, – ты, господин, приобретаешь себе великое спасение и пользу душевную этим смирением своим, что посылаешь ко мне, грешному, нищему, страстному и недостойному, с просьбою о молитвах… Я, грешный, с братиею своею рад, сколько силы будет, молить бога о тебе, нашем господине; ты же сам, бога ради, будь внимателен к себе и ко всему княжению твоему. Если в корабле гребец ошибется, то малый вред причинит плавающим, если же ошибется кормчий, то всему кораблю причиняет пагубу: так, если кто от бояр согрешит, повредит этим одному себе; если же сам князь, то причиняет вред всем людям. Возненавидь, господин, все, что влечет тебя на грех, бойся бога, истинного царя, и будешь блажен. Слышал я, господин князь великий, что большая смута между тобою и сродниками твоими, князьями суздальскими. Ты, господин, свою правду сказываешь, а они свою, а христианам чрез это кровопролитие великое происходит. Так посмотри, господин, повнимательнее, в чем будет их правда перед тобою, и но своему смирению уступи им, в чем же будет твоя правда перед ними, так ты за себя стой по правде. Если же они станут тебе бить челом, то, бога ради, пожалуй их по их мере, ибо слышал я, что они до сих пор были у тебя в нужде, и оттого начали враждовать. Так, бога ради, господин, покажи к ним свою любовь и жалованье, чтоб не погибли, скитаясь в татарских странах». Кирилл переписывался и с братьями великокняжескими – Андреем, в уделе которого находился его монастырь, и Юрием. К Андрею св. Кирилл писал: «Ты властелин в отчине своей, от бога поставленный унимать людей своих от лихого обычая: пусть судят суд праведный, поклепов, подметов бы не было, судьи посулов бы не брали, были бы довольны уроками своими; чтобы корчмы в твоей отчине не было, ибо это великая пагуба душам: христиане пропиваются, а души гибнут; чтоб мытов не было, ибо это деньги неправедные, а где перевоз, там надобно дать за труд; чтобы разбоя и воровства в твоей вотчине не было, и если не уймется от злого дела, то вели наказывать; также, господин, унимай от скверных слов и брани». К Юрию Димитриевичу св. Кирилл писал послание утешительное по случаю болезни жены его; здесь любопытны следующие слова: «А что, господин князь Юрий, писал ты, что давно желаешь видеться со мною, то, ради бога, не приезжай ко мне: если поедешь ко мне, то на меня придет искушение и, покинув монастырь, уйду, куда бог укажет. Вы думаете, что я здесь добр и свят, а на деле выходит, что я всех людей окаяннее и грешнее. Ты, господин князь Юрий, не осердись на меня за это: слышу, что божественное писание сам вконец разумеешь, читаешь и знаешь, какой нам вред приходит от похвалы человеческой, особенно нам, страстным. Да и то, господин, рассуди: твоей вотчины от нашей стороне нет, и если ты поедешь сюда, то все станут говорить: „Только для Кирилла поехал“. Был здесь брат твой, князь Андрей, но здесь его вотчина, и нам нельзя было ему, нашему господину, челом не ударить». Князь Юрий Дмитриевич и сын его Димитрий Шемяка нашли более строгого увещателя в другом святом игумене, Григории вологодском (на Пельшме). Когда Юрий, вытеснив племянника Василия, утвердился в Москве, Григорий явился к нему сюда с увещаниями удалиться с неправедно приобретенного стола; потом, когда Шемяка овладел Вологдою и наделал много зла жителям, Григорий немедленно явился и к нему с обличениями, угрожая гибелью за злодейства над христианами: Шемяка, не терпя обличений, велел сринуть с помосту святого старца, так что тот едва живой возвратился в монастырь свой.