Читаем Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем полностью

Том 4. Письма, А. Н. Пирожкова. Семь лет с Бабелем

Вчера был у Евдокимова. Слухи о самоубийстве Миши Глезера подтвердились. Горе мое велико. Он был мне верный, непоколебимый друг с мужественной и нежной душой.

В письме твоем ты развела паническую главу о моих выпивках — за все время я всего только раза четыре вкусил вина, и это принесло пользу моему здоровью.

Итак, трудись, я теперь спутан независящими обстоятельствами, поэтому покажи твое умение. До свиданья, душа моя.

Твой И. Б.

М. 19/IV-26

73. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)

21 апреля 1926 г.,

Москва

Достопочтенная Тамара. Вчера послал тебе по телеграфу 80 р. Пожалуйста, подтверди получение их. Воронский обещает выдать мне некоторое количество денег в четверг или в пятницу, тогда я пошлю тебе с таким расчетом, чтобы ты могла заплатить за дачу задаток и обзавестись необходимыми вещами. Посылаю тебе бумажки для союза. Помни, что все дела твои с союзом должны быть упорядочены. Это очень важно. История с «кинематографом» все тянется, конца ей не видно, боюсь, что денежки наши надолго плакали, не могу скрыть, что это обстоятельство приводит меня в дурное расположение духа. Для наших с тобой дел эта история действительно ни к чему.

Других новостей нет. Жду писем от тебя. Как ты себя чувствуешь? Что Зинаида, Таня? С нетерпением жду известий о подвигах твоих в дачном смысле. Пиши, глупое мое солнце, пиши почаще.

Твой И. Б.

M. 21/IV-26

74. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)

21 апреля 1926 г.,

Москва

Милая Татушенька. Посылаю тебе удостоверение. Не поленись и постарайся все уладить. Ежели старуха не угомонится, я напишу ей более вразумительно, после моего отъезда они плату должны взыскивать только с тебя. В воскресенье напишу подробно. Это письмо отправляю с фабрики, здесь такой галдеж, что ничего не сообразишь.

Твой И. Б.

21/IV-26

75. Т. В. КАШИРИНОЙ (ИВАНОВОЙ)

22 апреля 1926 г.,

Москва

Уважаемый трибун. Огорчительное твое письмо получил. Единственная, правда, слабая надежда на то, что следующее письмо будет повеселее. Несчастья, падающие на тебя, бывают обыкновенно волнообразны — на каждое хорошее письмо приходится одно, а то и два плачевных. Будем думать, что волна и на этот раз не изменит себе, и приступим к делам. Если Луга отстоит от Ленинграда так далеко, то мысль о ней надо бросить. Я по-прежнему стою на том, что дачу надо снять хорошую и, прости меня, думаю, что это возможно. То, что цена высока, — это не так страшно, здесь важно, какую рассрочку в платежах допускают дачевладельцы; высокая плата, разложенная на несколько месяцев, не так уже страшна. Если ничего приличного в смысле дачном нельзя найти, то не вспомнишь ли ты мою мысль о Петергофе или Царском? Это прелестные маленькие города, соединяющие, если память мне не изменяет, некоторую природу и комфорт. Советовать отсюда трудно, но мне кажется, что предпринять поиски в этом направлении стоит. Жду твоих известий по этому поводу.

Относительно Зинаиды и Тани я спрашивал без всякой задней мысли. Я нисколько не заинтересован в том, чтобы они приехали сюда, совсем напротив, конечно, лучше, если они пробудут с тобой как можно дольше.

Ты ничего не пишешь мне о том, получила ли ты высланные мною документы и деньги — 80 рублей. У меня есть основание предполагать, что в субботу, послезавтра, я вышлю тебе 300 рублей, после чего в денежных присылках наступит некоторый перерыв. Поэтому обдумай эти 300 рублей всесторонне, как бы их истратить поразумнее. Фраза моя о том, что мы «разорены», горькая, увы, истина, и надо, душа моя, надеяться, что нам придется туговато, ты-то живешь экономно, а на меня в этом смысле надежды плохи. Кинематограф подвел ужасно, в волнах ничего не видно, неприятность эта усугубляется тем, что дождаться какого-нибудь результата я должен, а работать в Москве при душевном моем настроении — не могу.

Весть о твоем нездоровьи очень печалит меня. С чего бы это, или так полагается, или, может, это аппендицит? Пожалуйста, сходи к доктору и немедленно сообщи мне, что он скажет. Письма твои, Тамарочка, очень смешные. Они до такой степени испещрены скобками, кавычками, восклицательными знаками и многоточиями, что больше походят на детские рисунки, чем на произведение взрослого человека. Ну, да смотреть приятно!

Устрой свои дела в союзе. Хватит того, что у меня нет никаких документов. Будь гражданкой! Больше писать как будто не о чем. Низкий поклон твоим сожительницам. Татьяне обо мне труби поменьше, зачем ей знать о жалких дураках, успеется. Итак, как пишут в коммерческих письмах, — в ожидании приятных ваших заказов пребываю

Твой И. Б.

M. 22/IV-26

Если можешь, изложи мне, Татушенька, перспективы твоих расходов на ближайшие месяц — полтора. Мне это надо знать, чтобы построить какой-нибудь финансовый план, хотя пока в качестве строительного материала у меня есть один только песок...