Том 4. Приключения доктора Скальпеля и фабзавука Николки

Снова пришлось дрогнуть и жаться от вечерней прохлады. В довершение всего полил дождь и так основательно смочил друзей вместе с их дырявыми плащами, что их верхние зубы перестали попадать на нижние.

Но это бы еще с полбеды! Комар опять прибыл на излюбленное болото и занялся тем, что так печально окончилось для его предшественника. Он стал класть яички.

– Чувствует мое сердце, – трагически простучал зубами Николка, – мы заночуем в утробе лягушки.

– Нет, – сказал врач, – этот комар – умный комар. Он знает, что промедление – смерти подобно, и вместо того, чтобы предаваться истощающей силы пляске, как обыкновенно поступают его коллеги перед кладкой яиц, он прямо приступил к этому делу… Он не упадет в воду, я ему доверяю…

«Умный» комар оправдал доверие Скальпеля. Облегчив себя в весе на двести штук яичек, он поднялся, правда, не сразу, а пошатавшись устало, в воздух и поплыл в синем океане эфира, держа направление на человеческое жилье.

– Мужайтесь, – сказал Скальпель, синий вдвойне: и от освещения, и от холода. – Мы скоро прибудем в тепло… Если наш комар останется умным до конца, он подкрепится еще чьей-нибудь кровцой… И тогда, пожалуй, выживет, чтобы зимой постоянно заражать ту семью, в которой поселится…

Николка безмолвствовал, как народ в пьесе Пушкина.

Первые пять минут комар летел довольно легко; в начале вторых – стал ослабевать, а к концу – еле плелся, отклоняемый встречными и боковыми воздушными течениями от своего пути. Он хрипло дышал и весь окутался паром.

Приятели с усика перебрались на его туловище, где было значительно теплей, и здесь ожили под влиянием благодетельного тепла. Но поведение комара их сильно смущало.

– Упадет!

– Нет!

– Упадет!

– Нет!

– Да. Пожалуй, шлепнется… – К этому соглашению они пришли, когда комар, потеряв способность сопротивляться воздушным колебаниям, кувырком летел вниз…

Летчики приготовились ко всему… Но умный комар их надул: он нарочно спустился в нижние слои воздуха, ибо здесь было тише. Выпрямился и спокойно поплыл, держась близ земли.

Вот наконец и улица. Многочисленные синие туманности оживляли ее с обеих сторон. Комар поднялся выше и искал недолго: второй или третий дом приютил его, приняв через открытую форточку. Он пронесся над туманностью, сидевшей у стола, и прицепился к стене. Пассажиры немедленно покинули свой живой экипаж, обнаруживавший все признаки сильнейшего истощения.

На гористой стене, по-видимому, оштукатуренной, легко было найти убежище между двумя большими выступами, и приятели здесь расположились, намереваясь спокойно провести ночь. Комар продолжал сидеть, слабо цепляясь обессиленными лапками и передергиваясь всем телом.

– Обратите внимание, как он сидит, – не сдержал врач профессионального зуда. – Простой комар сидит всегда сгорбившись и почти касаясь концом брюшка стены; малярийный же, как наш, высоко поднимает задний конец и все туловище держит на одной прямой линии…

Для большей наглядности Скальпель тут же начертил на стене посадку простого комара.

Николка поспешил заверить, что он понял и принял к сведению эту разницу в посадке.

День, богатый приключениями, сказался в сильной усталости, и если Скальпель был расположен к разговору, то Николка и слушать даже не хотел.

– Ну, спать – так спать! – сказал врач, приятно улыбнувшись при мысли, что они великолепно защищены от всяких случайностей, и разостлал плащ на нижнем выступе.

Но их благое намерение потерпело жестокое крушение: только что дрема сошла на измученные тела, как сильный порыв ветра – сначала один, потом другой, третий и так без конца – заставил их проснуться, дрожа от холода.

Затем повторилась старая история: дождь гигантской пыли посыпался из воздуха, ударяясь о стену и угрожая существованию укрывшихся на ней. Комар давно свалился…

– Уж не попали ли мы опять в комнату Сванидзе и мою? – стараясь перекричать рев ветра, спросил Николка.

Врач не успел ответить на догадку приятеля. Бурный порыв выдул их обоих из углубления в стене и, завертев, закружив, понес неведомо куда. На этот раз воздушный шторм был особенно свиреп. Канат, соединявший приятелей, до боли врезаясь в кожу, не один раз грозил порваться.

Продолжалось ли это пять, десять минут или целый час – осталось неизвестным. На этот вопрос легко могла бы ответить синяя туманность – виновница бури.

Избитые, оглушенные, в полубессознательном состоянии, несчастные воздухоплаватели вдруг почувствовали под собой твердую почву. Почувствовали, но не оба. Николка, благодаря своей пролетарской закалке, не потерял сознания, а когда он, еще не будучи в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой, слабым голосом задал вопрос врачу:

– Ну как, хорошо прокатились? – то ответа не получил.

– Черт возьми! – воскликнул он. – Так недолго и осиротеть в этом диковинном миру!..