Том 4. Произведения 1857-1865

Фурначев (с скрытою досадой). Рассудительный человек никогда таким вздором не занимается, потому что во всякое время положение своих дел знает… Рассудительный человек досуги свои посвящает умственной беседе с отсутствующими. (Указывает на «Московские ведомости».)

Настасья Ивановна. Будто ты уж никогда и не считаешь деньги?

Фурначев. Что ж тебе угодно, сударыня?

Настасья Ивановна. А я, душечка, на тебя поглядеть пришла. Сидишь все одна-одинешенька, никакого для души развлеченья нет.

Фурначев. Скоро вот комета будет.

Настасья Ивановна. Что ж такое это за комета?

Фурначев. Звезда небесная, сударыня. Является она в годины скорбей и испытания. В двенадцатом году была видима… тоже при царе Иване Васильиче в Москве явление было… звезда и хвост при ней…

Настасья Ивановна. Да уж хоть бы комета, что ли, — скука какая!

Фурначев. Вот вы, сударыня, женщины, все так: вам бы только поегозить около чего-нибудь, а там что из этого выйдет, хоть даже народное бедствие, — вам до этого дела нет. Правду говаривали старики, что женщина — гостиница жидовская.

Настасья Ивановна. За что ж ты ругаешься-то, Семен Семеныч? Конечно, лучше на комету посмотреть, нежели одной в четырех стенах сидеть… Ты лучше скажи, был ты у папеньки?

Фурначев. Был, сударыня.

Настасья Ивановна. Ну, что ж, умирает?

Фурначев. Умирал было, да вдруг опять жив и здоров сделался.

Настасья Ивановна (зевая). Господи! скука какая! целый вот век умирает, и все не умрет! Как это ему еще жить-то не надоело!

Фурначев. А я все-таки тебе скажу, что у тебя язык только по-пустому мелет. Конечно, если б Иван Прокофьич духовную в нашу пользу оставил… (спохватись)

то и тогда бы не следовало желать смерти родителя.

Настасья Ивановна. Будто ты уж и не желаешь папенькиной смерти! Хошь бы при мне-то ты об добродетели не говорил!

Фурначев. Добродетель, сударыня, украшает жизнь человеческую; человек, не имеющий добродетели, зверь, а не человек!.. Разумеется, если б почтеннейший Иван Прокофьич этак вдруг богу душу отдал, то есть без размышления, как птицы, например, небесные, ну, тогда, конечно, Христос бы с ним: пожил человек, свое дело исполнил!

Настасья Ивановна. А все-таки ты, стало быть, папенькиной смерти желаешь!.. (Зевает.) А на что тебе деньги? только согрешенье с ними одно!

Фурначев. Деньги, сударыня, всякому человеку надобны… Даже нищий на улице стоит, и тому деньги надобны: потому он и руку Христовым именем протягивает!

Настасья Ивановна. Дети, что ли, у тебя есть? Так вот, только бы нахапать побольше, а зачем и сам, чай, не знаешь.

Фурначев углубляется в чтение газеты. Даже противно смотреть на тебя, какую ты из-за денег личину перед папенькой разыгрываешь! Если б еще своих не было! Кому-то ты их оставишь, как умрешь?

Входит лакей.

Лакей. Анна Петровна приехала.

Фурначев. Проси.

Лакей выходит. Ты хоть при ней-то, сударыня, глупостей своих не говори.

Настасья Ивановна. Вот бы вас вместе женить; по крайней мере, была бы парочка.

Сцена III

Те же и Живоедова (одета в распашной капот, набелена и нарумянена; роста видного и корпусом плотная).

Живоедова. А я, Настасья Ивановна, к вам. Давеча супруг-то сказал, что неможется вам…

Целуются.

Настасья Ивановна

. Под ложечкой что-то…

Фурначев. Уж чего под ложечкой! (Живоедовой.) Вчера, сударыня, так накушалась, что даже дыханье ночью-то остановилось!

Живоедова. Да вы бы, сударь, не давали бы им этак-то кушать!

Фурначев. Нельзя, Анна Петровна, нельзя-с. Пробовал уж я, да только время понапрасну потратил, а время, известно вам, такой капитал, которого не воротишь. Всякий капитал воротить можно, а время воротить невозможно…

Настасья Ивановна. Ну, как дома, Анна Петровна?

Живоедова. Да что дома? Не знаю уж, как и сказать-то: иной раз видится, будто умереть ему надо, а иной раз будто жить хочет… Измучилась я с ним совсем.

Фурначев. Для вас, почтеннейшая Анна Петровна, уж одно то как должно быть прискорбно, что в глазах ваших страдает особа, которою вы, можно сказать, с детства облагодетельствованы.

Живоедова. Что и говорить, Семен Семеныч! Конечно, кому другому ничего…

Фурначев. Нет, моя почтеннейшая, не говорите этого… всякому, даже бесчувственному человеку, и тому прискорбно!

Живоедова. Всё не супротив моего! Ведь я, сударь, с пятнадцати лет с ним в грехе: еще малехонькую меня родители-то ему продали!.. Разумеется, кабы духовная… слова нет, хорошо кабы духовная! А то, сударь, и ни с чем пойдешь, только слава, что дворянского рода!

Фурначев. А вы бы вразумили папеньку-то, Анна Петровна!