Том 4. Творимая легенда

Мягкий шум колес по песку приближался быстро и плавно. К дому по березовой аллее, медленно, останавливаясь уже, катился легкий шарабан, влекомый лошадью в английской упряжке. Сестры встали. Они были взволнованны. Но на лицах были привычно-любезные улыбки, и руки не дрожали.

Триродов отдал вожжи Кирше. Кирша отъехал.

Первая встреча была странно-неловкою. Смущение сестер пробивалось под любезно-пустыми фразами. Прошли в гостиную. Рамеев вышел, приветствуя гостя, и оба брата Матовы. Начались взаимные приветы, – знакомство, – незначащие речи, – все, как у всех и всегда.

Петр был враждебно неловок. Он говорил отрывисто и с явною неохотою. Миша смотрел любопытными глазами. Ему Триродов понравился, – был приятен, да и раньше Миша слышал о нем нечто, обязывающее к хорошему отношению.

Разговор струился, быстрый и вежливый. О том, что сестры были у Триродова, не сказано было ни слова.

Рамеев сказал:

– Мы много о вас слышали. Рады вас видеть.

Триродов улыбался, и улыбка его казалась слегка насмешливою. Елисавета спросила:

– Вам кажется, что слова об удовольствии видеть – только фраза?

Как-то резко прозвучали эти слова. Елисавета заметила это и покраснела. Рамеев глянул на нее с удивлением. Триродов сказал:

– Нет, я этого не думаю. Есть радость встреч.

– Так по привычке говорят, принято, – тихо сказал Петр.

Триродов с улыбкою глянул на него и обратился к Рамееву:

– Говорю это совершенно искренно, – я рад, что познакомился с вами. Я живу очень уединенно и потому тем более рад счастливому случаю, – тому, что дело привело меня к вам.

– Дело? – с удивлением спросил Рамеев.

– О, только два слова, предварительно, – сказал Триродов. – Хочу расширить свое хозяйство.

С легкою печалью в звуке голоса Рамеев сказал:

– Вы купили лучшую половину Просяных Полян.

Триродов говорил:

– Она мне немного мала. Купил бы и остальное – для моей колонии.

– Это – часть Петра и Миши, – сказал Рамеев. – Не хотелось бы продавать остальное.

– Что касается меня, – сказал Петр, – я бы с удовольствием продал, пока «товарищи» не отобрали даром.

Миша молчал, но видно было, что ему противна и неприятна мысль о продаже родной земли. Казалось, что он сейчас заплачет. Рамеев сказал:

– По-моему, продавать не надо. Я бы не советовал этого делать. Мишиной части до его совершеннолетия не продам, да и тебе, Петр, не советую.

И обрадовался Миша, благодарно глянул на Рамеева. Рамеев продолжал:

– Я лучше укажу вам другой участок. Он тоже продается и будет вам, может быть, удобен.

Триродов поблагодарил.

Разговор перешел на его учебное заведение. Рамеев сказал:

– По этой школе вам приходится иметь дело с директором народных училищ. Как вы с ним ладите?

Триродов презрительно усмехнулся.

– Да никак, – сказал он.

– Тяжелый человек этот господин с дамским голосом, – сказал Рамеев. – Холодный карьерист. Он вам постарается повредить.

Триродов спокойно ответил:

– Я привык. Мы все к этому привыкли.

– Могут закрыть школу, – насмешливо и резко сказал Петр.

– Могут и не закрыть, – возразил Триродов.

– Ну, а если? – настаивал Петр.

– Будем надеяться на лучшее, – сказал Рамеев.

Елисавета ласково глянула на отца. Триродов спокойно говорил:

– Можно закрыть школу, но довольно трудно помешать людям жить на земле и вести хозяйство. Если школа станет не только школою, но и образовательным хозяйством, то она с успехом заменит крупные хозяйства землевладельцев.

– Ну, это утопия, – досадливо сказал Петр.

– Осуществим утопию, – так же спокойно возразил Триродов.

– А для начала разорим то, что есть? – спросил Петр.

– Почему? – с удивлением спросил Триродов.

Странно волнуясь, говорил Петр:

– «Товарищеский» раздел чужой земли на дармовщинку поведет к страшному падению культуры и науки.

Триродов спокойно возразил:

– Не понимаю этой боязни за науку и культуру. И та, и другая достаточно сильны, и обе за себя постоят.

– Однако, – спросил Петр, – культурные памятники разрушаются довольно охотно тем хамом, который идет нам на замену.

– Культурные памятники не у нас одних погибают, – спокойно возражал Триродов. – Конечно, это печально, и надо принять меры. Но страдания народа так велики… Цена человеческой жизни больше цены культурных памятников.

И так разговор быстро, по русской привычке, перешел на общие темы. Говорил больше Триродов, спокойно и уверенно. Его слушали с большим вниманием.

Из всех пятерых только один Петр не был увлечен гостем. Враждебное, чувство к Триродову все более мучило его. Он посматривал на Триродова с подозрением и с ненавистью. Его раздражал уверенный тон Триродова, его «учительная» манера говорить. Весь разговор Петра с Триродовым был рядом колкостей и даже явных грубостей. Рамеев с плохо скрываемою досадою посматривал на Петра, но Триродов словно не замечал его выходок и был спокоен, прост и любезен. И под конец Петр принужден был смириться и оставить резкий тон. Тогда он замолчал. Сразу же после того, как Триродов простился, Петр ушел куда-то, очевидно избегая разговора о госте.

Глава восьмая