Том 4. Выборы в Венгрии. Странный брак

Губернатор заявил, что невозможно: до выборов осталось всего шесть дней. Ковини выдвинут по всем правилам, и флаги его уже вывешены; город за него горой стоит. Нет, совершенно невозможно.

— Что верно, то верно, — подтвердил бургомистр.

— Ладно, с этим покончено, — заключил его высокопревосходительство и оставил их.

Шаги его заглохли на красно-буром ковре.

И с последним их звуком Меньхерт Катанги оказался вне парламента. Титул «его превосходительства», парламентская неприкосновенность, почет, авторитет — все сдунуто одним движением губ вельможи. Все… Конец.

Но Менюш настойчив был, дьявольски настойчив и, признаться, даже нахален. Он кинулся вдогонку за его высокопревосходительством.

— Ты два слова обещал в мою поддержку.

— Но ведь бесполезно! Сказал же я: «Не возражаю, если можно».

— Этого недостаточно.

— Так что же я должен был сказать?

— Не «можно», а «нужно», вот что.

— Но если на самом деле нельзя!

— Об этом ты не беспокойся. Ну, разве так трудно еще раз мимо пройти и сказать?

— Ну, хорошо, только отвяжись, — досадливо махнул рукой его высокопревосходительство. — Ты мне уже порядком надоел.

Немного погодя, он прошелся еще раз по большому залу и, заметив в углу губернатора С бургомистром, подошел, положил Рёскеи руку на плечо и сказал:

— Надо сделать.

Те переглянулись.

— Попробуем, — ответил губернатор.

— Будет сделано, — оживясь под магнетическим действием руки на его плече, заявил бургомистр.

ПРОДЕЛКА

В чем заключался план Катанги, мы не знаем; об этом можно лишь догадываться по последствиям. Точно так же неизвестно, о чем сговаривались вечером того дня, когда выяснилось, насколько «можно» слабее «нужно», три господина в отдельном кабинете ресторана «Ройял», где они поужинали с шампанским, оплаченным Катанги. На это последнее обстоятельство указывает счет на шестьдесят два форинта, доставленный нашим корреспондентом, который ездил к госпоже Катанги. Счет этот она потом нашла у супруга в жилетном кармане, весьма утешась величиною суммы. Невозможно ведь, чтобы два лица съели и выпили столько, особенно если одно из них женщина. Значит, Менюш не с какой-нибудь дамочкой ужинал, или, по крайней мере, не с одной, что само по себе уже смягчающее обстоятельство. А может, просто тетю Тэрку из Буды угощал со всеми ее внуками? (Это предположение Криштофа.)

Но что бы там ни замышлялось в отдельном кабинете, одно бесспорно: поспешный отъезд губернатора и бургомистра в столицу в самый канун выборов, когда властям полагается быть на месте, произвел в Кертвейеше настоящую сенсацию.

Проболтался, собственно, секретарь губернатора, сказав про шифрованную телеграмму. Что может быть в шифрованной телеграмме? Гм. Уж конечно, тайна какая-то, иначе зачем шифровать. Весь город ломал голову, стараясь ее разгадать.

Провинциальная фантазия обычно в двояком направлении работает: на понижение и на повышение. Одни твердили, что какой-нибудь подлог раскрыли в городских или комитатских отчетах и теперь вызвали сановничков для хорошей проборции (мало, наверно, приятного сейчас в их шкуре очутиться!).

Другие, напротив, утверждали, что губернатор повышение получил, а его место займет бургомистр (что ж, хоть от одного, по крайней мере, избавимся). У башмачников же, чья фантазия забирается особенно высоко, возобладала версия, будто выплыла махинация с печатью, учиненная при Карле Третьем; но так как тогдашний магистрат уже нельзя наказать, король в назидание и острастку решил теперешним губернатору и бургомистру срубить голову (вот это бы лучше всего — сразу обоих долой!).

Любопытство еще больше взвинтила телеграмма бургомистра городскому нотариусу Дёрдю Ленарту:

«Срочно напечатай от своего имени афиши, что завтра на четыре часа пополудни созывается общее собрание всех граждан. Рёскеи».

Содержание телеграммы мгновенно разнеслось по городу.

Башмачники разочарованно переглядывались: вот те на! Не казнили, значит.

Рёскеи не то что не любили, — скорее, стонали под ним. Слишком тяжел он оказался для Кертвейеша: навалился — и ни охнуть, ни вздохнуть. Откуда уж у королевского советника власть такая — одному богу известно. Верней всего, оттуда же, откуда у змеи камень-змеевик на голове: * из слюны других змей. В каждом городишке такой сатрап имеется.

И когда он в отъезде, все блаженствует. И дышится словно легче, и вода в Кемеше веселей плещется, и небо ясней улыбается: тиран уехал! Но, с другой стороны, ночью в «Гвоздике» опять пехотные офицеры подрались с горожанами и до крови исполосовали саблями Лаци Пенге с брандмейстером Палиной (везет же этому Ковини — вот уже готовая интерпелляция!). И той же ночью на улице Чапо подкопали хлев у портного Мунци и трех откормленных свинок свели. Словом, только бургомистр из города — сейчас же все темные страсти разнуздываются.

Эти три сенсации и держали в лихорадочном напряжении общественное мнение, когда случилась четвертая. Мунци, расспрашиваемый полицмейстером, кого он подозревает в краже, очень странные намеки сделал.

— Это не бедные люди свели, между прочим.

— А кто же? Говорите яснее.