Том 5

— Устал, товарищ ординарец? — ив голосе ее звучит ласковая усмешка.

Володя одной рукой обнимает ее.

— А ты еще здесь, санинструктор? — говорит он и весело улыбается. — Жуткое дело, как соскучился…

Лена строго:

— Товарищ старший сержант! — И испуганным шепотом: — Тише, капитан же рядом… Ты совсем уж… Володька!..

Володя весь разгорячен — ворот расстегнут, руки теплые, и Лене кажется, что в потемках у него светятся от недавнего возбуждения глаза.

— Ну как самочувствие? — еле слышно спрашивает Лена.

— Да ничего, Ленка, — шепотом отвечает он, прикасаясь горячей щекой к прохладным Лениным волосам. — Вот по тебе заскучал, целый день тебя не было… А ты как?

Она отстраняется, упираясь руками ему в грудь.

— Осторожней, Володька, капитан же.

— Да он не смотрит!.. У тебя руки холодные — боишься, что ли?

— Не думаю даже…

— Врешь, Ленка, — шепчет он, притягивая ее к себе.

— Ну, немножко, — соглашается она.

— За кого?

— Да за тебя же.

— Это ты оставь, Ленка. — Он сразу становится серьезным. — За меня нечего бояться.

— И оставлять нечего. Тоже ходишь, как Баранов, не пригибаясь.

Оба не видят, что капитан Каштанов сидит на дне окопа, курит и чуть усмехается, слыша рядом с собой шепот.

В ту же минуту впереди траншеи разрывают воздух пулеметные очереди, пули щелкают по брустверу. Тотчас откуда-то из лощины тугим звоном ударяют немецкие минометы. Мины с чавкающим звуком, с визгом рвутся над головой, сыплется земля, стучит по плащ-палаткам.

Володя и Лена вскакивают. Над высотой, где стоит орудие Баранова, рассвечивая потемки, веером летят толстые трассы. Видно, как трассы эти врезаются в землю перед щитом орудия и гаснут.

— Товарищ капитан, бронетранспортеры! — кричит Володя, ложась грудью на бруствер, щелкая затвором автомата. — Опять пошли! По орудию бьют!

— Спокойно, — говорит капитан Каштанов; он будто сейчас проснулся, и голос у него сонный и сиплый. Потом этот голос накаленно звенит: — Справа, по одному — кор-роткими!..

У Володи судорожно трясется плечо, и дико возникает во вспышках автомата красный блеск его зубов. Он что-то кричит и смеется.

И Лена смотрит на него, и ей неудержимо хочется стоять рядом с ним, стоять до тех пор, пока не кончится немецкая атака.

«Санинструктора!» — звучит в ушах Лены, но по привычке это часто кажется ей, и все-таки, оглянувшись на Володю, она идет по траншее, спрашивая:

— Товарищи, никто не ранен?

Во тьме ревут в низине бронетранспортеры, веера толстых трасс рассыпаются все ближе, и немецкие ракеты уже падают на огневую позицию и горят на брустверах орудийного дворика, и всем видны стоящие за щитом люди и самый высокий среди них — старший сержант Баранов.

— Товарищ капитан! Баранова вроде окружают! — доносится сзади голос Володи. — Видите?.. Слева заходят!

Бегло бьет орудие Баранова. Два разрыва, четыре разрыва — и тотчас орудие замолкает, и только рассыпаются щелчки разрывных пуль, и слышно, как кричат бегущие к орудию немцы.

— Баранов! — пробивается чей-то сиплый зов из потемок. — Баранов!

Мины рвутся вокруг орудия.

— Санинструктора сюда! Где санинструктор? Санинструктора!

Лена озирается и бежит на крик.

И на бегу мельком видит страшное, перекошенное лицо капитана Каштанова. Он что-то командует, но смысл понять нельзя. Она видит его озверело раскрывающийся рот. Она улавливает одно слово:

— Впе-ред!..

По траншее, почти сбивая Лену с ног, бегут, выпрыгивают на бруствер люди, и тут в проходе, на который падает то свет, то темнота, она сталкивается с огромным солдатом. На руках он кого-то тащит.

— Кто такой? — хрипит солдат. — Где санинструктор?

— Я, — задыхается Лена. — Я, милый! Где раненый?

— Кто «я»? Не вижу! Ну-ка встань! — И, возбужденный, злой, шагает прямо на Лену.

— Я санинструктор! — внезапно сердито останавливает его Лена. — Давай же его! Куда ранен?

— Живой… да быстрей… — тише, но еще раздраженно и как бы с угрозой говорит солдат, точно не доверяя.

Она его не знает: он, вероятно, из пехоты.

Солдат этот крепко придерживает за спину обмякшего человека в плащ-палатке.

— Ну, притащил! — облегченно говорит солдат. — Метров двести нес! Нашего-то санинструктора… тоже была девчонка… Ну, Семен, будь, брат, здоров! Живи…

— Спасибо тебе, — вздыхает раненый.

— Не за что, брат. После войны за столом будешь говорить, ежели встретимся.

Они прощаются. И солдат поспешно уходит по траншее. Раненый сдавленно стонет, скользит руками по стене окопа.

— Держись за меня! Идем быстрей! — шепчет Лена. — В землянку, здесь недалеко!

В землянке по-прежнему горит свеча, но телефониста лет: он, видимо, наверху. Торопясь, она укладывает раненого на нары.

— Сейчас, мы сейчас, мы только перевяжем… и все будет в порядке.

Раненый молод, он еще совсем мальчик. У него бледное до синевы лицо, побелевшие, искусанные губы плотно сжаты.

— Жжет… — Паренек еле разжимает губы. — Как железом жжет… насквозь будто меня в бедро…

Лена поспешно рвет на его животе окровавленную гимнастерку, расстегивает пуговицы.

— Не надо! — Перекосив лицо, паренек испуганно приподнимается. — Уйди, сестра! Стыдно мне…

Он прикрывает руками живот, где расплылось вязкое кровяное пятно.