Том 5. Дар земли

Круча правого берега за рукавом протоки отвесно спускалась в реку, дальше — изумрудная лощина, посреди которой полоса особенно густой и зеленой травы выделяла путь родника. Там золотые колонны сосен подпирали хвойную крышу, там — дремучая еловая чаща, прошитая кое-где белыми стежками берез. А вот — оползень; оторвалась и опрокинулась громадная краюха берега, образовав нагромождение земли, древесных стволов и узловатых корней. На узкой береговой кайме — лодки, костры, палатки; женщины в сарафанах, полуголые дети и рыбаки: веселый праздничный набег на природу.

— И сюда докатилась большая вода Куйбышевского моря, — сказала Зарифа, глядя на тополя, видневшиеся вдоль всего побережья.

Они умирали, стоя в реке; вершины их уже пожелтели, и тонкий аромат увядания, напоминавший запах скошенной травы, смешивался с речной свежестью.

Не поворачивая головы, Ахмадша видел смирно лежавшие руки Нади, а легкий край цветастого платья, развеваясь по ветру, забрасывался на его колени.

И еще он видел возле своего лица прядку прихотливо вьющихся ее волос — так близко сидела она.

Груздев вел катер, мастерски управляя на крутых волнах, поднимаемых встречными судами. Витька, привязав Каштанчика к спасательному кругу на корме, умудрился пролезть к рулю и, засматривая вперед через широкое стекло, защищавшее пассажиров от ветра, спросил директора завода:

— Ты, наверно, и пароход сможешь вести?

— Конечно. Только подучиться немножко — и поведу.

— А самолет?

— Самолет не смогу: кабина летчика для меня тесновата.

— Да, ты там, наверно, не уместился бы, — согласился Витька, почтительно оглядывая крутое плечо Груздева и его большие руки, в которых колесо штурвала казалось игрушечным. — Чего ты такой хмуристый? Сегодня выходной! Смотри, на берегу даже пляшут спозаранку.

— Хмуристый я, сынок, от заботу.

— Плюнь на нее, легче будет. Мой папанька, когда на рыбалку едет, всегда так говорит.

Груздев рассеянно улыбнулся. Надя тихонько запела:

Волга-реченька широка

бьет волною в берега…

Мальчик, угадывая его желание послушать песню, обернулся:

— Пуще пой!

Надя вопросительно-ласково взглянула на Ахмадшу и запела громче, но не в полную силу: о своем голосе она была не очень высокого мнения.

Песню подхватила Зарифа; приятным баритоном поддержал окончательно расстроенный Юрий. Ну, хорошо: ревновать не имеет права, но ведь не слепой он! Юлия тоже нервничала: забыв развязные ухватки, точно девочка-школьница, теребила концы косынки.

Пробежав еще километров десять, катер стал разворачиваться в обратный путь. Солнце поднялось уже высоко и теперь сияло над левым берегом, поэтому деревья, повернутые к реке теневой стороной, казались черными в сизоватой дымке. Зато на правобережье все ярко золотело: и стены новых домиков, и стволы сосен, и скалы, и берег, усыпанный народом.

— Какая дивная прогулка! Какая красавица наша Кама! Спасибо вам, Алексей Матвеевич, — сказала Надя, тоже светясь от солнца и счастья.

Он кивнул не оборачиваясь, боясь прочесть по выражению ее лица, что она влюблена в Ахмадшу, но это даже в ее ликующем голосе чувствовалось. Конечно, им хорошо, чудесно, что и говорить!

На берегу залаяла собака. Каштан вскочил, вывернув голову из ремешка и приподняв вислые уши, а тут суденышко качнуло волной от баржи-самоходки, и щенок ухнул в пенистый бурун под бортом.

Груздев убавил ход, сделал один круг, другой, но Каштанчика не было видно.

— Нырнул прямо на дно! — сказала Юлия с нервным смешком.

Витька, поводя отсыревшими глазами, крепился, однако губы его предательски вздрагивали и кривились: вот-вот даст реву!

— Вон твой Каштанчик! — обрадованно закричал Груздев, увидев голову вынырнувшего щенка, подрулил, и все облегченно вздохнули, когда Юрий, которого Ахмадша держал за ноги, выловил и втащил на катер мокрую собачонку.

33

Протока за островом не зря звалась Вилюгой: она то и дело виляла из стороны в сторону, окаймленная таким густым затопленным ивняком, что пристать к берегу было невозможно.

— Отмели уже залило, а когда построят Нижнекамскую ГЭС, то вся пойма будет затоплена, — сказал Груздев.

— Жалко! — от души вырвалось у Нади. — Вся красота, созданная природой, исчезнет, и эти берега, и пастбища, и сенокосы.

— Наденька соловьев жалеет, — недобро усмехнувшись, заметила Юлия.

— Еще бы! Просто до слез! — Надя посмотрела на Ахмадшу, не сводившего с нее взгляда, и от тревожно-радостного волнения на ее глаза и впрямь навернулись слезы.

— На сушу! — потребовала Зарифа. — Хочу хоть на минуточку почувствовать себя Робинзоном на необитаемом острове.

Но остров оказался обитаемым. Вдали, на привольной его равнине, паслись лошади, а в кустах возле большого озера, берега которого захватили рыболовы, курились серебряные дымки костров.

В воздухе звенело пение птиц, цветущие майские травы, казалось, изнемогали от собственного благоухания.