Том 5. Очерки, статьи, речи

Душа ее была как нежнейшая скрипка. Она не жаловалась и не умоляла, но плакала и требовала, потому что она жила в то время, когда нельзя не плакать и не требовать. Живи она среди иных людей, в иное время и не на мертвом полюсе, — она была бы, может быть, вихрем веселья; она заразила бы нас торжественным смехом, как заразила теперь торжественными слезами.

Вера Коммиссаржевская — это наша вера. Не меркнет вечная юность таких глаз; скрипка такого голоса сливается с мировым оркестром; теперь, после смерти, она поет где-то в нем, за то, что при жизни не нарушала его стройности; она не лукавила, но была верна музыке среди всех визгливых нот современной действительности.

О том, как мы не узнали ее при жизни и как можем запомнить после смерти, я хочу сказать в стихах.

Пришла порою полуночнойкрайний полюс, в мертвый край.Не верили. Не ждали. ТочноНе таял снег, не веял май.Не верили. А голос юныйНам пел и плакал о весне,

Как будто ветер тронул струныТам, в незнакомой вышине.Как будто отступили зимы,И буря твердь разорвала,И струнно плачут серафимы,Над миром расплескав крыла…Но было тихо в нашем склепе,И полюс — в хладном серебре.Ушла. От всех великолепий —

Вот только: крылья на заре.Что в ней рыдало? Что боролось?Чего она ждала от нас? Не знаем.Умер вешний голос,Погасли звезды синих глаз.Да, слепы люди, низки тучи…И где нам ведать торжества?Залег здесь камень бел-горючий,Растет у ног плакун-трава…

Так спи, измученная славой,Любовью, жизнью, клеветой…Теперь ты с нею — с величавой,С несбыточной твоей мечтой.А мы — что мы на этой тризне?Что можем знать, чему помочь?Пускай хоть смерть понятней жизни,Хоть погребальный факел — в ночь.Пускай хоть в небе — Вера с нами.

Смотри сквозь тучи: там она —Развернутое ветром знамя,Обетованная весна.

Март 1910

Памяти Врубеля

Незаметно протекла среди нас жизнь и болезнь гениального художника. Для мира остались дивные краски и причудливые чертежи, похищенные у Вечности. Для немногих — странные рассказы о земных видениях Врубеля. Для тесного кружка людей — маленькое восковое лицо в гробу с натруженным лбом и плотно сжатыми губами. Как недлинен мост в будущее! Еще несколько десятков лет — и память ослабеет: останутся только творения, да легенда, еще при жизни художника сложившаяся.

Врубель жил просто, как все мы живем; при всей страсти к событиям, в мире ему не хватало событий; и события перенеслись во внутренний мир, — судьба современного художника; чем правильнее размежевывается на клеточки земная кора, тем глубже уходят под землю движущие нас боги огня и света.

Быть может, по темпераменту Врубель не уступал Веласкезу или подобным ему легендарным героям; то немногое, что приходилось слышать о нем, похоже на сказку более, чем на обыкновенную жизнь. Все так просто и, кажется, обыденно, — а между тем в каждую страницу жизни вплетается зеленый стебель легенды; это подтверждает и подробная, написанная как-то по-старинному благородно и просто, биография (А.П. Иванов пишет именно так, как писалось о старых великих мастерах, — да и как писать иначе? Жизнь, соединенная с легендой, есть уже «житие»).

Вот страничка из «Врубелевой легенды», уже теперь довольно пространной: говорят, он переписывал голову Демона до сорока раз; однажды кто-то, случайно заставший его за работой, увидал голову неслыханной красоты. Голову Врубель впоследствии уничтожил и переписал вновь — испортил,как говорится на языке легенды; этот язык принуждает свидетельствовать, что то творение, которое мы видим теперь в Третьяковской галерее, — есть лишь слабое воспоминание о том, что было создано в какой-то потерянный и схваченный памятью лишь одного человека миг.