Том 5. Плавающие-путешествующие. Военные рассказы

– Вам не нужно говорить никаких монологов. Достаточно ваших глаз, улыбки и фигуры, чтобы узнать вас где угодно, среди тысячи людей.

– Вы мне говорите комплимент. Ведь это самая большая лесть для женщины, а может быть, для всех, то, что вы сказали. От времени до времени так нужно это слышать. Потому мне не хочется вам говорить: – прощайте. Я вам скажу: «до свидания».

– До свидания!

Она уже отошла шага на три, держа собачку под мышкой и мелькая белыми гетрами по направлению к маленькой коляске с грумом, как вдруг, обернувшись, подождала Царевского и сказала почти весело:

– Теперь я все отлично помню… Вы были в «Сове» с высоким, белокурым мальчиком, его чем-то обидели, поднялся страшный крик, и я его увела к нашему столу. Вы к нам подходили раза два. Еще с вами была какая-то странная дама и сестра того мальчика, беленькая.

– Она ему вовсе не сестра, это – моя жена.

– Ах, так вы и женаты к тому же? Видите, как все хорошо. Ну, я бегу. Учитель фехтования меня заждался… он очень забавный итальянец.

Глава 12

Елена Александровна сказала правду, когда говорила, что все ей надоело до смерти. Она сказала правду и тогда, когда объявила Лаврентьева своим любовником; она не лгала и Лаврику, уверяя, что только его любит; и что больше всего ее мучило, так это невозможность соединить все эти несоединимые вещи. Она ни на минуту не переставала любить мужа, ей нисколько не был дорог Лаврентьев и она была бы неприятно удивлена, если бы Лаврик потребовал от нее более осязательных доказательств любви.

Кроме того, она редко говорила все эти три правды зараз и никогда не ошибалась адресом, так что все трое влюбленных в нее, если и могли иметь какие-нибудь подозрения, никогда не слышали подтверждения им из уст самой Лелечки. Менее всего подозрений имел стрелок; конечно, эта уверенность происходила от наивной и несколько примитивной логики. В душевной невинности он полагал, что раз женщина принадлежит ему и ведет себя, как пламенная, хотя и капризная любовница, значит – она его любит. В таком смысле он и думал делать свой доклад о происшедших событиях, идя на далекую окраину к Смольному Собору. Мистер Сток, конечно, занимался, обложенный ботаническими книгами, когда к нему позвонился его редкий посетитель.

– Ну, что же вы скажете теперь, друг мой?

– Теперь я счастлив, насколько может быть счастлив человек.

– Ваша матушка об этом знает?

– Покуда нет; еще не было настойчивой необходимости.

– Что же, эта дама покинет своего мужа? ведь очень трудно, я думаю, для вас самих такое неопределенное положение.

– Да, конечно, это неудобно; но я думаю, что это дело двух-трех дней, самое большее недели.

Мистер Сток почесал разрезательным ножом за ухом и, помолчав, спросил:

– Так что, это серьезное дело на всю жизнь? Иначе такой шаг был бы непростительным легкомыслием.

– Да, я люблю Елену Александровну на всю жизнь.

– И она вас, конечно?

– Я думаю. Я могу ручаться за нее почти как за самого себя.

– На всю жизнь! Сколько раз мы говорим самим себе и другим эту фразу, и мы не лжем, хотя знаем, что десять раз говорили то же самое совсем по другим поводам. Вы конечно, еще слишком молоды, вы, может быть, еще в первый раз говорите: «навеки». Я нисколько не хочу вас разочаровывать, но потом вы увидите, что я был прав. И удивительнее всего, что повторность этого сознания нисколько не мешает его свежести, а даже как будто, наоборот, прибавляет ее. В этом залог нашей живучести, нашей способности к жизни; и, говоря в двадцатый раз: «навсегда», вы верите сильнее и острее в свою искренность, чем когда вы это сказали в первый раз. Без этого немыслимо жить… И это относится не только к любви… Всякий раз после пожара мы строим новый дом и думаем: он простоит до нашей смерти, определенно зная, что он погибнет от первого нового пожара. Мы вечные плотники и постоянные путешественники… Кто бы мог сказать неделю тому назад, что я буду заниматься ботаникой, и заниматься так, как будто я буду увлечен этим всю жизнь? Хотя я отлично знаю, что эти занятия продолжатся не более года. Без этого сознания «навсегда» ничему нельзя отдавать свою душу, потому что получится одно легкомысленное равнодушие и разочарованность.

Когда мистер Сток умолк, Лаврентьев сказал, будто вся эта речь была сказана не для него, его не касалась:

– Мистер Сток! мне хочется сделать не совсем хороший поступок. Вы как-то говорили, что хотели бы видеть Елену Александровну. Это можно сделать сегодня, если вы не слишком заняты.

– Я могу отложить свои занятия, но почему вы считаете это поступком нехорошим?

– Я вам сейчас объясню. Елена Александровна поедет сегодня кататься на острова и просила меня не сопровождать ее. Тут нет ничего, чтобы можно было возбуждать подозрения, это просто каприз, но я его должен был бы исполнить.

– Да, конечно. Даже если бы что-нибудь скрывали от вас, то вы не должны были бы узнавать этого.

Лаврентьев забеспокоился.