Слово «будущее» — магическое слово; главное, оно убеждает всех почти тем, что не все же можно постигнуть сразу, но только через медленное постепенное завоевание установленных целей, преодолевая целесообразность, установленную в прошлом; будущее — это всё для всего, в будущем «всё» достигает совершенства. Это так ясно и неопровержимо.
Никто, конечно, и <не> призадумается <о> том, что ему <только> показалось <э>то <и> что будущее не что иное, как фетиш31
, рисующийся в нашем представлении в прекрасных образах, формах и практических и экономических совершенствах. Малевич додумывается до того, что «будущее» есть фетиш, т. е. он уже разоблачает нас, учителей, морочащих голову людям. Это плохо, конечно, потому что от этого один шаг к тому, чтобы сказать, что каждое «сегодня» есть пришедшее и долгожданное то будущее, которое должно принести те воображаемые блага и то совершенство, за которое люди умирали, убивая друг друга во имя наше и во имя наших идей.Каждое «сегодня» есть день разоблачения будущего; каждый день, каждое сегодня есть то пустое место, которое никогда ничем не заполняется. Совершенств в нем никаких не получали, все взносы человеческой жизни шли впустую; мы все, учителя, брали неимоверные подати с людей, отнимали жизнь и вели в бои народ для своего удовольствия. А в результате никто ничего не получил.
Каждый день мы держим ни в чем не повинный народ в страхе и рабстве и указываем ему пальцем в будущее, развращаем его яствами и духом благодати и чтобы получить это, народ идет.
Между нами говоря. приемы наши не ахти какие; страдая развратом, мы видим в этом благо и желаем развратить и все остальное общество, среди которого мы находимся.
Мало того, мы хотим, чтобы общество было бы рабами нашими, ибо они должны верить в нашу идею и служить ей, т. к. мне, идеедателю. Таким образом мы, учителя, за все свое существование видим, что ни один из нас не освободил народа, дал бы ему Мир совершенно беспредметный, к чему не без основания пришел Малевич. Мы все народу обещаем дать некий благий предмет, построенный на целесообразности, и каждый раз проваливаемся на этом, а чтобы оправдать свой провал, мы говорим; «Дорогие братья, сестры или дорогой товарищ, все в будущем»
Принимая теперь ваши новые основы диалектики, мы совершенно выходит из своего подозрительного положения и говорим: «Вот тебе, милый брат, товарищ, найден истинный закон развития, которое имеет три формы, теза, антитеза и синтеза <так!>; как хочешь, так и живи, знай только, что момент синтезирования есть уже высший момент развития движения, после которого ты будешь вновь у „разбитого корыта“».
Иными словами сказать, <в том> будуще<м>, в котором хочешь достигнуть совершенства, а еще иначе, синтеза, достигнешь разбитого корыта. Так вечно, как белка в колеснице <колесе>, будешь вертеться, и выхода не будет до тех пор пока идея будет существовать; я это усвоил хорошо, когда прочел некоторые положения Малевича с высоты загробной жизни о Мире как беспредметности и о<…>32
Вступление («Причины возникновения моей исследовательской работы…»)*
Причины возникновения моей исследовательской работы лежат в новейших течениях художественной культуры Эти течения в продолжение конца девятнадцатого века и начала 20-го сильно размножились. Линия Искусства которая в прежние века была более или менее устойчива, сменилась быстрой сменой волн, а следовательно изменением форм живописной и вообще художественной культуры.
Современный конец этой линии или волн Искусства конца 19 века и начал<а> 20 века по сие время находится в хаотическом порядке, т. е. никто еще не взялся более или менее привести все современные Искусства в какой-либо порядок, сделав классификацию всех видов. У нас нет до сих пор истории новейших течений, мы имеем только отдельные мнения разных критиков и социологов, которые будут, возможно только материалами для создания в будущем истории новых Искусств.
Сами историки за это дело не берутся, ибо считают что не вы шла еще давность Новому Искусству и что оно еще не установилось в вековой статике, чтобы возможно его было уже с полной ясностью неизменности историзировать.
Эта хаотичность, неразбериха в течениях живописной культуры спутывание видов культур, их идеологических установок остановили мое внимание и вызвали желание сделать попытку классифицировать эти виды культур, установить их границы так, чтобы каждый изм был ясен и точен, указать все взаимоотношения измов и развитие их живописной культуры.
Но опять-таки чисто исторический момент всех этих измов меня мало интересовал в порядке их хронологии или биографии мастеров с разбором их персональных качеств в их историческом или социологическом плане.
Как живописца, не историка и не социолога, меня, естественно, больше всего захватили моменты развития и анализы живописных видов культур. Больше всего меня интересовали внутренние и влияния внешние на природу и формирование данного живописного тела, нежели его история и биография живописца.