Том 5. Ранний восход. Маяковский – сам

Внимательно следя за всем, что наполняло жизнь нашей советской пионерии в течение многих лет, Кассиль видел и знал все увлечения ребят, все «кампании», все хорошее, что несло с собой пионерское движение, и все его «загибы» и «перегибы». И книги его были часто ответом на то, что волновало ребят в определенный период. Было время, когда на вопрос: «Кем ты хочешь быть?», поголовно все мальчишки отвечали: «Летчиком», а девочки – «Киноактрисой». Конечно, у мальчиков это можно было объяснить стремлением к героическому, а у девочек – жаждой славы. Но в жизни это приводило даже к уродливым случаям самозванства, мешало нормально учиться, ломало и портило характер и настроение.

«Черемыш, брат героя» и повесть о Симе Крупицыной, сыгравшей в кино Устю-партизанку, но так и не ставшей киноактрисой, – обе эти книги давали читателю возможность разобраться в самых злободневных вопросах с помощью весьма квалифицированных и авторитетных взрослых героев, введенных писателем в действие.

Так в прославленном летчике Климентии Черемыше, очень умно и чутко отнесшемся к своему «названому брату» Гешке Черемышу, строго осудившем обман мальчика, но понявшем его страстное желание иметь старшего брата и обещавшем ему «братскую дружбу», читатель узнает Героя Советского Союза Валерия Чкалова, его фигуру, его характер, его человечность.

Кинорежиссер Расщепей в «Великом противостоянии» несет в себе черты двух великих людей нашего искусства – актера Щукина и режиссера Эйзенштейна. Введя их в повествование, заставив их говорить с ребятами, автор сделал убедительной и всю «кухню» кино и все проблемы, связанные с искусством.

В повести «Дорогие мои мальчишки», в ненадолго появляющемся на ее страницах синоптике Арсении Петровиче Гае писатель попытался вывести своего ровесника по литературе Аркадия Гайдара. Мы улавливаем сходство во внешности и в том влиянии на ребят, какое имел Гай; но аллегорическая сказка, приписанная автором Гаю, изобилующая каламбурными именами в духе «Швамбрании» (Амальгама, Мельхиора, Жилдабыл, Ветродуи, тиран Фанфарон, вершина Квипрокво и проч.), кажется слишком надуманной.

Стремление опираться на подлинные факты действительности и на подлинных ее героев в дальнейшем приводит писателя к настоящим «документальным повестям» – «Улица младшего сына» и «Ранний восход», к книгам воспоминаний – «Маяковский – сам» и «Шагнувший к звездам» (о Циолковском), к отдельным страницам воспоминаний о Горьком и других знаменитых наших соотечественниках.

Надо отдать справедливость Кассилю: его «воспоминания» – не просто газетные заметки, не журналистские интервью, какие приходится журналистам брать у знаменитых людей, – это чаще всего свое, кассилевское восприятие человека, живой человеческий контакт. Недаром так обрадовался Константин Эдуардович Циолковский при первой встрече с автором воспоминаний, узнав, что тот читал его книги: «Так вы, видно, кое-что почитывали из моего. Смотрите пожалуйста, не ожидал! Большею частью являются молодые люди, которые от кого-то что-то слыхали про меня, а читать меня самого им некогда. А вот вы, оказывается, кое-что читали. Приятно. Не скрою. Верю… Ну, теперь можете спрашивать, о чем хотите». Такой человеческий контакт часто открывал писателю дорогу к сердцу его героя.

Такой драгоценный контакт у Кассиля и с его читателями. Он великолепно ориентируется в любой детской аудитории, он умеет ответить на любой вопрос, но главное – он умеет вызвать эти вопросы, с ним хотят разговаривать, с ним чувствуют себя просто, по-товарищески, он вызывает доверие.

Он не «посторонний», он сам живо интересуется маленькими собеседниками, и этот интерес, подлинный, а не напускной, как часто бывает у взрослых, и дает тот самый контакт, который нужен писателю. Именно знание ребят-подростков и помогло Кассилю в его двух больших документальных повестях – «Улица младшего сына» и «Ранний восход» – не просто рассказать историю маленького героя-партизана Володи Дубинина или юного художника Коли Дмитриева, но воспроизвести живой образ их, досказав и додумав то, чего не было ни в найденных документах керченского подполья, ни в рассказах товарищей и близких.