Том 5. Рассказы, сказки, литературные портреты

– Уж оно рассудит! – с угрозой сказала пожилая женщина. – Ты на общество не больно надейся.

– Вот я и говорю, – сказал старик, как бы не слыша этих слов женщины, – что красота жизнь озаряет. Но к этому выводу нужно, мои милые, правильный сделать подход. Придется издалека заводить разговор, потому что, как я вижу, сидит здесь человек не нашего района, – старик кивнул в мою сторону, – Ему мои слова могут показаться в диковинку.

– А ты не наводи тень на ясный день, – заметила Саня. – Это человек московский. Он тебя отлично поймет.

– Вы, гражданин, – повернулся ко мне старик, – про наш район небось не слыхали? Так я вам должен об нем обсказать. Местность наша от самой седой древности была безлесная и безводная. Ближняя от нас река протекает далече, в ста километрах. И лесу у нас не было. Так, кой-где торчали рощицы. Все леса ушли к северу, на ту сторону Оки. Что говорить, там край хвойный, многошумный. А у нас кустику махонькому – и то не нарадуешься. Опахиваешь его со всем старанием, чтобы не задеть, не повредить.

– Ты про красавиц обещался рассказать, – напомнил старику гармонист, – а тянешь не в ту сторону.

– Як этому весь разговор подвожу. Потерпи, все в свой час узнаешь. Да-а! Советская наша власть терпеть такое положение, конечно, не может. Вышло постановление – городить плотинами овраги, прудить колхозные пруды и вдоль полей сажать повсеместно кудрявый лес.

– Да ну? – насмешливо спросила Саня. – Твои новости, дед, малость зачерствели.

– Будет и поновей разговор, – невозмутимо пообещал старик. – Ты вперед меня не заскакивай. Да-а! Леса, конечно, посадили. Это всем известно, поскольку мы сами их сажали, те леса. Третьего дня ехал я мимо Землянских посадок. Снежок выпал, а над снежком стоят сосенки, низенькие такие, свеженькие, и зеленеют далеко-далеко – насколько можно взором объять. Я лошадь остановил, слез с телеги, присел около сосенок этих, варежку снял и сижу, то одну, то другую сосенку трогаю. Гляжу – живут! Тянутся! «Эх, говорю, внучки вы мои милые! Хоть бы поглядеть, как вы до моего росту дотянетесь, да как под вами гриб маслюк из-под мха вылезет весь в соку, как в липучем своем молоке».

– Ах, хорошо! – вздохнула Саня. – Мы только с чужих слов и знаем, как грибы обирать.

– Ты погодь! Да-а. С лесом это, конечно, все правильно! Теперь иной разговор – на предмет прудов. Астаповские пруды небось все видели?

– Чего зря спрашивать! – сказала пожилая женщина. – Знай, не вчера родились.

– Новенькие пруды, а вода в них стоит под самую кромку. Под самый берег. И, скажи ты мне на милость, всего только год тем прудам, а мальков в них шнырит черт-те сколько! Миллионы! Глянешь в воду – прямо засмеешься. Ей-богу! Чистота, глубина, прохлада! Земля воду из тех прудов пьет – не напьется. Да не одна земля. Коня приведешь напоить, так он, понимаешь, воды насосется, а уходить не уходит. Неохота ему от воды уходить. Животная тоже по воде истомилась. Стоит, нюхает, фыркает – большое ему, видать, удовольствие от обильной воды.

– Слушай, дед, – сказал гармонист. – Ты это нам не рассказывай. Это мы и без тебя знаем. Ты обещанное расскажи.

– Обещанного три года ждут, – заметил матрос.

– Ага! – с торжеством сказал дед. – Не терпится вам услыхать про красавиц? Ну что ж! Будет вам и эта тема обсказана. Я к ней уже, можно сказать, совсем подобрался. Вы меня только не сбивайте, не торопите. Да-а! Для Астаповских прудов народ плотину возводил сообща. Ну, значит, копали-копали– не гуляли! Набрасывали землю да трамбовали, а перед самым, можно сказать, концом все дело прижухло. Заладили дожди. Льют и льют, будто небо издырявилось на манер старого ведра. Хлещет из него вода бесперечь сутки за сутками. Как тут работать! А плотину требуется догнать до мерки. Это уж обязательно. Это – закон! Народ, прямо сказать, приуныл. Земля к лопатам липнет, будто смола, – не вытянешь из земли лопату. Чистая беда! А сроки подходят. Он, срок, вещь такая, что ежели его упустишь, то никак не вернешь. Время-то руками не схватишь, не остановишь.

– Это уж как всегда! – вздохнула пожилая женщина.