Том 5. Цесаревич Константин

Но гораздо более странно, что и сами поляки, не только привислянские, на которых тоже влияли запреты, посылаемые из Петербурга в свое время, — даже и зарубежные, более свободные во всех отношениях польские писатели, историки мало разработали эту пору своей народной жизни, самую блестящую и многозначительную по ее близости к современным настроениям польского общества и всей остальной Европы,

с Россией заодно переживающей именно пору увлечения конституционализмом.

А в Варшаве и во всей Польше 1830–1831 годов это увлечение развернулось так ярко, было подкреплено таким рядом тяжелых жертв и самоотвержения, что одно это стоило самого подробного описания и разбора, заслужило полного увековечения в памяти людей.

И что же мы видим на самом деле?

Пять-шесть имен, скорее случайных в историографии, хотя бы славянской, как бы невольно раздвигающих рамки «мемуаров, воспоминаний и дневников» до объема исторического труда… В первых рядах тут Мирославский, Бжозовский, Шуйский, новейший Авг. Соколовский, Мохнацкий, затем идут Баржиковский, Смитт, Солтык… Вот почти и все.

За ними следуют авторы разных безыскуственных мемуаров и воспоминаний, весьма ценных в качестве материалов: генерал Уминский, Бонавентура, Немоевский, К. Малаховский, Свитковский, генерал Дембинский, Колачковский, князь Адам Чарторыский, Опочинин, Колзаков и некоторые другие. В беллетристике мелькнула повесть «Княгиня Ловицкая».

И этим заканчивается список.

А между тем и для польской публики, и для всех интересующихся историей было бы небесполезно заглянуть именно за этот период времени, туда, в лабораторию народной жизни, где люди и события переплетаются в тесном слиянии, влияя друг на друга могучим, роковым образом.

В настоящем романе-хронике я делаю попытку, первую и тем более трудную, отразить в ряде картин всю помянутую эпоху.

По примеру моих прежних работ читатель не найдет здесь общей придуманной интриги, красной нитью пробегающей по страницам книги, не встретит интересных, фантастических приключений, о которых может быть даже слушал от стариков, когда они касались Польши 1825–1831 годов.