Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания

Турья несла нас сквозь полесскую равнину, между чудесными цветущими лугами, лесами и зарослями, по широко разлившимся озерам.

Уже в первую ночь мы спали в палатке на болотистом лугу у реки, во мгле густого, как молоко, тумана.

Мы ночевали и в лесу под соснами, и на крестьянских сеновалах, и в поле на сене. Я узнала белорусских и украинских крестьян, с которыми никогда до того не встречалась, узнала их тяжелую, суровую долю и познакомилась с несказанно чудесной природой Полесья.

Наше первое путешествие продолжалось три недели. Мы вернулись в Менженин черные, как негры, и худые, как щепки. Потом я всю зиму тосковала по Полесью.

В июне мы собрались опять. Теперь у нас была большая, удобная лодка. Мы поехали поездом до Луцка, а оттуда по Стыри — до Припяти.

За три лета мы объездили почти все реки Полесья и Волыни. Мы видели огромные озера, чащи, куда почти не проникал человек; наблюдали жизнь водяных птиц и ночную жизнь больших лесов; познакомились с людьми — крестьянами, эксплуатируемыми, обездоленными и борющимися.

Эти странствия в лодке породили мою книгу, написанную перед войной и изданную только в Советском Союзе, — «Пламя на болотах».

Во время этих путешествий мы многое видели и многое пережили. Однажды чуть не утонули в озере. Нас настигали такие ужасные бури, что казалось, будто земля разлетится на куски… Ночевали в самой чаще лесных дебрей, где всю ночь возле нас шелестели шаги бродящих зверей… Ловили рыбу в прозрачной воде реки Львы и в серебряных заливах Горыни… Во время этих экспедиций мы жили, как дикари, и никогда не бывало, чтобы мозоли от весел успели сойти с наших ладоней до следующего лета, до следующего путешествия.

Мы возвращались — и опять за работу. Лето уплывало, как сон.

* * *

На Театральной площади в Варшаве помещалась царская охранка. Это помещение унаследовала польская полиция, она устроила здесь свое следственное отделение.

Узкие коридоры, лесенки, темные, грязные проходы. Духота, пыльные комнаты. Мрачное, печальное здание.

С 1938 года я стала здесь частой гостьей.

Рано утром или поздно вечером у дверей моей квартиры раздавался резкий звонок. Являлся полицейский. Я брала у него из рук повестку:

«Следственное управление предлагает вам явиться такого-то числа в комнату номер. в качестве.»

Графа «в качестве» обычно не бывала заполнена. И я никогда не знала, в качестве кого я иду в следственное управление. Свидетеля? Подозреваемого? Обвиняемого?

«Брать зубную щетку или нет?» — это был важный вопрос. Ведь если меня задержат, лучше иметь ее при себе.

— На всякий случай возьми, — советовала Яська, которая всегда сопровождала меня во время этих визитов на Театральную площадь.

Иногда я брала щетку, иногда нет. На всякий случай я еще раз осматривала ящики моего письменного стола: а вдруг среди бумаг затесалось что-нибудь лишнее?

Яська провожала меня до самых дверей полиции, а затем отправлялась в маленькое кафе по соседству. Здесь она долгие часы ожидала меня. Это нужно было для того, чтобы сразу сообщить, если меня арестуют.

Яська ждала в кафе, я — в коридоре. Хуже всего было это ожидание. По какому делу меня вызвали? Что они знают, а чего не знают? Я терялась в догадках. И чем чаще меня вызывали, тем труднее было догадаться, в чем именно дело.

Вместе со мной здесь ожидали и другие. Они разговаривали, ссорились, нервничали. Время от времени пробегал с бумагами в руках какой-нибудь чиновник. Хлопали двери, где-то кто-то плакал, кто-то говорил громким, взволнованным голосом.

Наконец, открывались двери, произносилась моя фамилия. Чувство облегчения, что ожидание, наконец, кончилось, и страшное волнение: что же будет?

Прежде всего — держать себя спокойно: чтобы тот, кто сидит по другую сторону стола, не заметил никаких признаков волнения. Опереться рукой на стол так, чтобы она не дрожала. Смотреть спокойно в глаза того — в глаза полицейской ищейки. Следить за собой, чтобы не дрогнул голос, напрячь внимание, чтобы чего-нибудь не прозевать, чтобы не дать поймать себя на какой-нибудь неточности.

Я спокойно смотрю в глаза ищейки и жду первого вопроса. Наконец-то. Теперь, после стольких часов волнений, я, наконец, знаю, в чем дело…

— Вы знаете такого-то?

Быстро, как молния, проносятся мысли. Ага, так вот что вам нужно!

— Да, знаю.

Сыплются вопросы и ответы. Ответы самые короткие, возможно более точные, чтобы не запутаться, чтобы не дать к чему-нибудь прицепиться. Чтобы все выглядело, как чистейшая правда, лгать столько, сколько необходимо, и лгать так, чтобы ответы не возбуждали в допрашивающем ни тени сомнения. От этого зависит мое освобождение, и не только мое, но и тех людей, с которыми я работаю, с которыми встречаюсь.

Я зорко смотрю в глаза полицейского, и беспокойство постепенно исчезает. А, так ты только это знаешь, знаешь так мало! Как смешны твои попытки! Какой дурой ты считаешь меня, пытаясь расставить ловушку и думая, что я так и полезу в нее!