Том 6. Дураки на периферии

Иван. Да ну? Вот тебе раз!.. Так ведь он же вот, Александр Иванович, ваш супруг-то, — он насупротив вас в блиндаже сейчас живет. Да отсюда километра два-три нет ли, будет ли до него!.. Он небось сейчас ужин кушает, в карту глядит и по вас скучает… А вы тут же! Эх, знал бы он такое дело!..

Мария. А почему вы знаете, что он по мне скучает?..

Иван. Допрежде слыхал… У него адъютант Геннадий Сафронович есть…

Мария. Ростопчук?

Иван. Лейтенант товарищ Ростопчук… Так он, товарищ лейтенант, дневальным, бывало, говорил: «Боевой, — говорит, — у нас генерал, а одним только плох, совсем плох»…

Мария. Чем же он плох?.. Довольно вам о муже моем говорить.

Иван. Нет. К чему ж довольно? Мы можем… «Одним, — говорит, — никуда генерал наш не годится: душа у него велика. По ночам один плачет, о жене своей печально тоскует, забыть о ней не может, а без нее жить ему состояния нет… А жена его или супруга в немцах, свободная вещь, погибла! Вот и жжет его горе, и томится его сердце по душевной подруге! А где ж ты ее достанешь — может, она в земле давно лежит, может, нищенкой мается в рабынях…»

Любовь

(с увлечением). Какой человек этот генерал! Как бы я хотела увидеть его!.. А я увижу, я увижу его! (К Марии). Какая вы счастливая!

Мария(сияющая счастьем). А я, правда, я, правда, сейчас счастливая!

Появляется внучка Никитичны Анюта. Она приносит на коромысле два глиняных горшка с ужином.

Анюта(к Никитичне). Бабушка, я ужин тебе сварила, иди щи хлебать, а кашей после заешь…

Никитична. Чего ж ты столько наварила-то? Ай добра в избе некуда девать, так ты на десятерых варишь, а я одна, да и то изжогой страдаю — какой я едок. Сварила бы мне два блюда каши — и хватит…

Анюта

. Да аль я тебе одной, что ль, наварила? Тут и другой народ наш томится — пусть все кормятся, чего ты, бабушка, об одной себе думаешь?

Иван. Ничего девчонка. По телу маленькая, а по сердцу уже подросшая. Ставь, дочка, пищу на травку, сейчас мы ее исхарчим начисто. А молочка нету?..

Никитична. Еще чего тебе? Ты где — ты в плену, что ль, иль дома с печки бабой командуешь?

Иван достает ложку из-за сапога. Подходит немец. Замахивается автоматом. Все берутся снова за лопаты. Немец вынимает складную ложку, очищает ее, снимает каску с головы, очищает ее, открывает один горшок и начинает быстро есть горячую кашу.

Анюта. Бабушка, неприятель нашу кашу ест! Отнять у него?

Никитична. Не надо. Он не соображает, что делает. Отойди от него, он еще покалечит тебя.

Анюта. А так он кашу нашу съест! Чего же мне делать-то?

Никитична. А какого тебе рожна делать-то? Ты видишь, война идет…

Анюта. Я вижу.

Анюта бросается к немцу, тянет горшок к себе. Немец хлопает ее ложкой по лбу. Анюта плюет ему в кашу. Немец достает плевок из каши ложкой и выкидывает его прочь и продолжает есть с прежней жадностью.

Бабушка! Он жжется, а сам жрет.

Никитична. Да чума с ним! Может, кишки у него облупятся!

Анюта. Да, облупятся… Он воду потом будет пить и остынет. Я просо полола, а он пшено пришел и съел. Ведь это наказанье — такой неприятель!

Слышится орудийный выстрел немецкой пушки. Затем в воздухе слышится вой немецкого снаряда и разрыв снаряда на советской стороне; музыка враз умолкает.

Иван. Попадание! Засекли нашу точку! Скучно станет без песни…

Снова возникает песня.

Не точно бьют!

В воздухе появляются осветительные ракеты.

Ну, немцы посватались за нас. А сейчас свадьба начнется!

Анюта(немцу). Скорей лопай, посуда нужна.

Выстрел из пушки с нашей стороны. Слышен шелестящий свист снаряда.

Иван(в сторону летящего снаряда, в солдатской ярости). А ну — влепи! Влепи им! Бей точно — в прах!

Разрыв нашего снаряда.

Кажется, точно положил. Пора трогаться! Дорожку домой я разведал! Команда, за мной!