«Я покажу тебе церковь!» говорит Мелюзина и звезда — глубокий рубин, вспыхнув, светя с ее лба, стелет красным воздушным ковром путь.
Перед образами задумчиво горят лампады, а под ними теплются ясные свечи. Облако ладана и шуршит лесной можжевельник.
Церковь полна народу. Идет всенощная.
Два хора и тенор канонарх — перелетные подхваты голосов.
С каким усердием молилась она: вымоленное закрепляла истовым крестом и глубоким поясным поклоном или в смутной тревоге умоляет продлить милость и не оставить, укрепив, и не покинуть.
На литии после благословения хлебов, вина и елея — священник благословил их — Мелюзину и Раймонда. И они обручились — жених и невеста.
Паникадилы озарили церковь.
«Пусть изобилие, огонь веселья, радость жизни да осветят землю!»
Если бы с воли донесло кричит филин, дикий крик отрезвил бы Раймонда, но была зима. И глаза не различают, нет и мысли, что у попа под епитрахилью гуляет воздух, а ноги куриные, и у молящихся только шейные позвонки — для виду. Но и зачарованный, он не может не спросить себя, откуда столько народу?
«Все, что ты видишь, было всегда, говорит Мелюзина, отвечая на его тайные мысли, страх сильнее чар, страх отводит глаза... Но тебе нечего бояться: земля и вместе со мной, все в твоей власти».
Она поднялась по ступеням к царским вратам и с амвона громогласно объявила, что не она теперь, а Раймонд господин над всеми.
Из толпы выступили и потянулись к Раймонду — шли с поклоном и присягали служить ему верой и правдой.
«И не такое еще увидишь, сказала Мелюзина, когда буду я твоей женой, а ты мой муж».
Набежавшая волна любви — мгновенье без начала и конца — кто может и чем удержать мое счастье: люблю?
Откуда вы печальные — тени моего счастья? Что было, то прошло, я читаю по вашим глазам. Какой горький конец моей любви! И я говорю не голосом, не сердцем, а изнывом моей души: зачем же дается человеку отравленное счастье: люблю?
Ты веришь, потому что любишь и не можешь не любить. Без любви во что же и кому верить? Без радости и без надежды одно отчаяние покроет твои глаза.
Ты любишь — кто любит, тот верит. И нет веры без любви. Какая жгучая и горькая моя любовь без веры — твой конец.
Сколько игралось свадеб на Руси, чего только ни порасскажут семейные хроники, сговорные грамоты, росписи и чин, а о звериной свадьбе читаю у волшебницы Кодрянской в ее сказках, но такой диковинной, как в Пуату еще не бывало: Раймонд женится на фее Мелюзине.
Крещенские рассказы о Источнике — утолимая жажда, о Куломбийском лесе, где ни живой души, а бродят дикие звери да тешится нечисть, кому забыть с первой молитвой и до отходной, знает в Пуату всякий.
Есть на земле чистые места — Святая Земля, Мекка и Медина, и нечистые: заколдованное близ Диканьки и в Куломбийском лесу Источник — утолимая жажда. А на свадебных приглашениях указано было для сбора именно это нечистое место: Источник.
Смельчаки, охотники до развлечений, притворились больными. На дверях повешено предохранительное объявление: «не стучите и не звоните, оба лежим без задних!» — потом пожалеют. Зато хвастуны и кичва, победив трусливый соблазн, прибыли с семьями точно в назначенный час и прямо в церковь.
Среди присутствующих мы заметили небезызвестные имена, близкие и дальние соседи:
Брёх, Курбат, Малявка, Враль, Цапка, Копыл, Мыкун, Мамза, Ушак, Ворыга, Кропот, Неклюд, Курюход, Коверя, Шаровка, Хухра, Харя, Рохля, Чулок, Клокуша, Глазун, Чупа, Молчан, Ревяка, Лазута, Тюря, Гневаш, Тутыка, Попко, Торх, Руккуля, Кухмыр, Докуня, Карзина, Ликур, Кувака, Таралыка, Дыляй.
Носы до переносья на Мелюзину.
Мелюзина — красная яблонь, в ее синей дрёме робкое счастье.
Раймонд — что в нем осталось от яблоневого сада? разряжен — приплюснутый грецкий орех со вздернутым носом. Когда это счастье бывало умным? — но его улыбка была прямо дурацкой: он принимал изъявления бескорыстной человеческой подлости почтенных, в оправе, льстивых прозвищ, людоедов.
Из оголошенной пряными хорами церкви, после венца обезьяньим гуськом перешли гости по циррозовым коврам во дворец.
Голова кружилась, трудно вообразить себе такое богатство — оно лезло из щелей, из-под пола, валилось с потолка, висло из стен и торчало из окон — свое и привозное.
Залы сверкали от драгоценностей.