Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

Ответов ученого не было слышно, до нее долетали только плаксивые интонации да шум, который он производил, втягивая воздух носом, похожим на хоботок тапира. Но, к величайшему изумлению Розали, Руместан не сдался и продолжал защищать Дансера с убежденностью, поистине удивительной в человеке, которому доводы для защиты были только что подсказаны… Разумеется, ему крайне неприятно нарушать данное обещание, и все-таки это лучше, чем допустить несправедливость, не так ли?.. Он высказывал мысли жены, но украшал их всевовможными модуляциями и при этом так взволнованно жестикулировал, что у двери раздувалась портьера.

— Впрочем, — добавил он, внезапно меняя тон, — я возмещу вам этот небольшой ущерб…

— Ах боже мой! — прошептала Розали.

И тут градом посыпались щедрые посулы: командорский крест Почетного легиона к Новому году, первое же вакантное место в совете министерства и то и се… Собеседник пытался из приличия возражать, но Руместан перебил его:

— Оставьте, оставьте… Это будет только справедливо. Такие люди, как вы, редки…

Его опьяняло собственное доброжелательство, он захлебывался от дружеских чувств, так что, не удались Бешю, министр, пожалуй, предложил бы ему свой портфель. Когда тот был уже у двери, он остановил его:

— Я рассчитываю на вас в воскресенье… У меня начинается цикл небольших концертов… Только для своих, понимаете?.. Для избранных…

Вернувшись к Розали, он спросил:

— Ну, что скажешь? Надеюсь, я ему ни в чем не уступил?

Это было до того забавно, что она ответила ему громким смехом. Когда причина ее веселья разъяснилась и он сообразил, что взял на себя новые обязательства, его объял ужас.

— Ничего, ничего… Тебе все-таки будут благодарны.

Она ушла, улыбнувшись ему, как улыбалась в былые дни, у нее на душе было легко от сделанного только что доброго дела, и, может быть, она была счастлива, что в ее сердце зашевелилось чувство, которое она привыкла считать умершим.

— Ангел, ну право ангел! — прошептал растроганный Руместан, с нежностью глядя ей вслед.

И, когда Межан вошел напомнить ему о заседании совета, он не смог удержаться от излияний:

— Понимаете, друг мой, когда имеешь счастье обладать такой женой… семейная жизнь — это земной рай… Женитесь поскорее…

Межан молча покачал головой.

— Как? Значит, у вас не вытанцовывается?

— Боюсь, что нет. Госпожа Руместан обещала мне порасспросить свою сестрицу, но так как она ничего мне не говорит…

— Хотите, я возьму это на себя? У меня с моей маленькой свояченицей полное взаимопонимание. Бьюсь об заклад, что смогу ее убедить…

В чайнике оставалось немного вербенной настойки. Налив себе еще одну чашку, Руместан принялся изъявлять правителю канцелярии свое особое благоволение… Ах, он нисколько не зазнался на теперешнем высоком посту! Межан по-прежнему его неизменный, его лучший друг. Благодаря Межану и Розали он чувствует себя уверенней, крепче…

— Ах, дорогой мой, какая женщина, какая женщина!.. Сколько доброты, сколько всепрощения!.. И подумать только, что я мог…

Он с трудом удержался от признаний, которые вместе с глубоким вздохом готовы были уже слететь с его губ.

— Я был бы великим грешником, если бы не любил ее.

В столовую быстрым шагом и с весьма таинственным видом вошел барон де Лаппара.

— Приехала мадемуазель Башельри.

Нума густо покраснел. В глазах у него вспыхнула молния, мигом иссушившая влагу сердечного умиления.

— Где она!.. У вас?..

— У меня уже находился монсеньер Липпман… — сказал Лаппара, чуть заметно усмехнувшись при мысли о возможной встрече прелата с актрисой. — Я провел ее вниз… в большую гостиную… Репетиция кончилась.

— Отлично… Сейчас иду.

— Не забудьте про совет!.. — сказал ему вслед Межан.

Но Руместан, не слушая его, устремился вниз по крутой лесенке, которая вела из личных апартаментов министра в парадные залы первого этажа.