Том 6. Последние дни императорской власти. Статьи

Goethe. «Zueignung» [25]

(По поводу перевода Пастернака)

У Гете буквально:

1

Настало утро; шаги его вспугнулиЛегкий сон, который меня кротко охватывал,Так что я, проснувшись, из моей тихой хижиныПошел на гору со свежей душой;На каждом шагу я радовалсяНовому цветку, который сгибался от росы;

Молодой день вставал в восторге,И все было освежено, чтобы освежить меня.

2

И пока я всходил, потянулся с луговой рекиТуман мягкой полосой, он клубился и менялся, чтобы охватить меня,И вырастал, окрыленный вокруг моей головы:Я больше не мог любоваться красивым видом,Местность была покрыта неясным туманом (флером);Скоро я оказался как бы залитый облакамиИ заключенный сам с собою в сумерки.

У Пастернака все тяжеловесно, непросто, искусственно. 5-я октава — тоже от гетевской божественной ясности.

Разве ты меня не знаешь?Знаешь ли меня, произнесла она устами.Из которых струился звук всей любви и верности:Узнаешь ты меня, ту, которая на столько ранТвоей жизни пролила чистейший бальзам?Ты знаешь меня хорошо, ту, в вечном союзе с которойТвое смертное сердце связывалось все крепче и крепче.Разве я не видала тебя с горячими слезами сердца,Как ты мальчиком уже ревностно тосковал обо мне?стремился ко мне.

Рифмы невозможны.

Последняя октава лучше, хотя ряд образов пропущен и есть лишние.

Придите же, друзья, если на вашем путиНоша жизни будет давить тяжелее и тяжелее,Когда ваш путь новое благословениеУкрасит цветами, уберет золотыми плодами,Мы вместе пойдем навстречу новому дню!Так мы живем, так мы идем, счастливые.И так же должна, когда нас будут оплакивать внуки,Продолжаться наша любовь на радость им.

Сам по себе перевод литературен, но пестрит очень многими выражениями, обличающими комнатность, неразвязанность переводчика; что-то кропотливое, домашнее, малоталантливое. Правда, октава — очень трудная для перевода строфа.

Надо или предложить переводчику переработать все в корне,или отказаться от перевода, потому что редактировать его больший труд, чем переводить сызнова.

Что касается «Тайн», то я не мог сравнить их с подлинником, но перевод Сидорова, кажется мне, производит впечатление более гетевское.

Май 1920

Коломийцев. две сцены из «Фауста» (У колодца и Сцена Валентина)

Мелкие замечания в довольно большом количестве я сделал в тексте. Мое мнение, что в таком бесконечно ответственном деле, как перевод Фауста, много погрешностей будет у всякого. Есть пропуски отдельных выражений, есть слова для рифмы, есть места слишком литературные, довольно тяжелые. Но все это есть и у Фета и у Холодковского. В размерах, где, впрочем, тоже есть некоторые отступления, Коломийцев достиг очень многого (например — первый монолог Валентина в отношении ритма так не передавал никто).

Мой вывод — что надо поддержать Коломийцева в его работе, несмотря на то, что и она несовершенна, тем более что она, по его словам, вероятно, ограничится переводом первой части Фауста, что составит, при казенных ставках, гроши.

19 июля 1920

Три драмы Иммермана («Мерлин», «Андреас Гофер» и «Алексей Царевич»)

Редакция Зелинского, поэтическая редакция В. Зоргенфрея и Шилейко