Познакомившись с Буниным летом 1926 года, Кузнецова вскоре оставила своего мужа и оказалась затем среди «подопечных» Бунина, молодых литераторов (Н. Рощин, а позднее Л. Ф. Зуров, 1902–1971). Ее появление, безусловно, нарушило семейное равновесие Буниных; атмосфера нервности, скрытой напряженности надолго воцарилась в их доме. Но на творчестве, работе над «Жизнью Арсеньева» позднее чувство писателя к Кузнецовой сказалось плодотворно. «Счастлива и тем, — запишет она потом в дневнике, — что каждая глава его романа — несомненно лучшего из всего, что он написал, — была предварительно как бы пережита нами обоими в долгих беседах»
(Грасский дневник,с. 31). Постепенно чувство Кузнецовой к Бунину менялось, восхищенное отношение к замечательному писателю нарастало, но человеческое, женское — таяло. Однажды, когда Бунин получил очередную хвалебную статью о себе, она записала: «Странно, что когда Иван Алексеевич читал это вслух, мне под конец стало как-то тяжело, точно он стал при жизни каким-то монументом, а не тем существом, которое я люблю и которое может быть таким же простым, нежным, капризным, непоследовательным, как все простые смертные. Как и всегда, высказанное, это кажется, плоским. А между тем тут есть глубокая и большая правда. Мы теряем тех, кого любим, когда из них еще при жизни начинают воздвигать какие-то пирамиды. Вес этих пирамид давит простое нежное родное сердце»
(Грасский дневник,с. 95). Слова эти оказались провидческими. Кузнецова покинула Бунина в зените его славы, после присуждения ему Нобелевской премии. Она наезжала в Грасс вместе с близкой подругой Маргой Степун и даже прожила там — вынужденно — часть военной поры. Добрая и самоотверженная, до забвения себя, В. Н. Муромцева-Бунина записывает 11 июля 1934 года: «Галя того и гляди улетит <…> Если бы у Яна была выдержка, то он в это время не стал бы даже с Галей разговаривать. А он не может скрыть обиды, удивления, и поэтому выходят у них неприятные разговоры, во время которых они, как это бывает, говорят друг другу лишнее»
(«Устами Буниных»,т. 3, с. 11). Сам Бунин, как это видно по дневниковым записям, долгие годы глубоко переживал этот разрыв. 18 апреля 1942 года записал: «Весенний холод, сумрачная синева гор в облаках — и все тоска, боль воспоминаний о несчастных веснах 34, 35 годов, как отравила она (Г.) мне жизнь — и до сих пор отравляет! 15 лет!»Бальмонт прислал мне сонет…
— В архиве Бунина сохранилась страничка с сонетом, написанным рукой Бальмонта:ДВА ПОЭТА
Ив. Бунину
Мы — тигр и лев, мы — два царя земные.Кто лев, кто тигр, не знаю, право, я.В обоих — блеск и роскошь бытия,И наш наряд — узоры расписные.Мы оба пред врагом не склоним выи,И в нас не кровь, а пламенней струя.Пусть в львиной гриве молвь, — вся власть моя,—В прыжке тигрином метче когти злые.Не тигр и лев. Любой то лев, то тигр.Но розны, от начала дней доныне,Державы наши, царские пустыни.И лучше, чем весь блеск звериных игр,—Что оба слышим зов мы благостыни,Призыв Звезды Единой в бездне синей.Клеилар, 1933,
5
июня. К. Бальмонт.Бунин так вспоминает об этом: «А еще позднее, в мои нобелевские дни, сравнил меня на одном собрании в Париже уже не с ручейком, а со львом: прочел сонет в мою честь, в котором, конечно, и себя не забыл…»
Рощин
(Федоров) Н. Я. (1896–1956) — писатель; прожил в доме Буниных с перерывами около двадцати пяти лет; в 1941–1945 гг. — участник французского Сопротивления; в 1946 г. вернулся в СССР. Автор воспоминаний о Бунине.…в письме из Москвы о смерти Насти…
— Речь идет о невестке Бунина, жене его брата Евгения Алексеевича Настасье Карловне, урожденной Гольдман.Полонский Я.Б.
(1892–1957) — литератор, участник французского Сопротивления, знакомый Буниных.Рощин
Л Ф. — см. о нем выше.