Том 6. Рассказы и повести

Она вдруг всплеснула руками и заговорила торопливо, обращаясь почему-то к Верееву, как будто бы он именно все мог предвидеть и предупредить несчастие…

– Убился! Убился! – лепетала Лидия Николаевна, странно ловя пальцами воздух, точно желая разорвать какую-то паутину, мешавшую ей видеть все вокруг. – Убился! Господи! Мальчик ведь совсем… Значит, он влюблен был в нее… Не мог ей простить и себя не пощадил А ведь она… Она…

– Очаровательница, – нашла за нее слово Чарушникова.

– Да… Да… Она дивная. Я знаю. Я верю. Быть того не может, чтобы она знала про эти темные, позорные делишки.

– Это все равно, что не знала. Я знала вообще, что Вербовский – негодяй и все-таки жила с ним, – сказала Бессонова, которая уже опять владела собою и даже как-то загадочно улыбалась, хотя на глазах у нее были слезы.

– Ну, зачем на себя клеветать? Зачем? – обратилась к ней Лидия Николаевна и тотчас отвернулась, опять простирая руки к Верееву. – Вы такой умный, такой ученый, такой смелый. Зачем вы им позволили это? Ведь они все тут лучшие люди России нашей. Я, хотя неразумная, но я очень понимаю, что, может быть, лучше их нет никого. Ведь я знаю, что они смерти не боятся и за наш народ всегда умереть готовы. Зачем же так слепо ненавидеть друг друга? А этот Мяукин… Ведь он даже очень неглупый, должно быть. Почему же он так извивается, как барыня в истерике?

В это время в комнату вошел Туманов. Заметив суматоху и смятение и услышав последние фразы Лидии Николаевны, он остановился, недоумевая. К нему тотчас же подошла Чарушникова и шепотом стала рассказывать о том, что случилось.

– Так, значит, я опоздал, – тихо проговорил Туманов, подходя к столу и здороваясь с Вереевым, – но все-таки мне надо сообщить о том, что я знаю.

– Мы вас слушаем, Богдан Юрьевич, – сказал Вереев.

Все тесно окружили Туманова, заглядывая ему в лицо.

– Господа! – начал он. – К сожалению, я опоздал. Я заблудился в тайге. Да и не ожидал я, по правде сказать, что дело Хиврина будет лишь предлогом для обсуждения иных дел. Если бы я знал это, то и вам не пришлось бы выслушать здесь ложного сообщения о том, что Вербовский провокатор. У меня есть письмо из Парижа. Выяснилось, что это печальное недоразумение. Уличен в провокации вовсе не Валерий Семенович Вербовский, а Валериан Степанович Вердовский. Это совсем иное лицо. Мне, господа, тяжело здесь оставаться. Товарищ Вереев прочтет вам письмо. Вот оно. А я ухожу. Лидия Николаевна, нам с вами домой пора…

– Господа! – пронзительно крикнула Чарушникова. – Мяукину дурно. Помогите ему…

В самом деле Мяукин соскользнул со стула, упал и тупо стукнулся затылком.

XVI

В России совершалась революция, а здесь, в этом городишке, заброшенном на край света, среди пустынной тайги, творилось что-то неладное… Как известно, в эпохи мятежные утомляется не тот, кто участвует в борьбе, а тот, кто бездействуя, созерцает жизнь. И в нашем городе все эти Вереевы, Мяукины, Зоновы и многие иные пленники устали смертельно, наблюдая издали за ходом событий. Судьба как бы издевалась над ними. Когда-то самоотверженно боровшиеся за свободу, они теперь вдруг стали ревновать друг друга к прошлому и к будущему. Врач-психиатр, быть может, не без основания заметил бы признаки душевного расстройства у того или иного участника последней, например, драмы. Но, с другой стороны, следует ли все объяснять болезненностью нашей психики? Не вторичное ли это явление? Не стоит ли нечто незримое за внешними поступками нашими? Такие вопросы задавал себе Туманов. А загадочная Анастасия Дасиевна Чарушникова высказала однажды, в разговоре с Тумановым, предположения почти фантастические, которые он выслушал, однако, с большим вниманием и не улыбнулся, хотя его собеседница по свойственной ей привычке чрезвычайно кривлялась, сообщая ему эти свои идеи. Правда, идеи эти были не новы, но в ее устах они приобретали какое-то новое значение. Анастасия Дасиевна не то серьезно, не то ради балагурства и шутки призналась Туманову, что она будто бы верит в какие-то таинственные силы, которые возникают, так сказать, параллельно нашей психической энергии. И будто бы эти силы действуют самостоятельно, как некие демоны. Во время войны или народного движения появляется множество таких незримых существ. Они принимают деятельное участие во всем, заинтересованные, по-видимому, очень определенно в исходе событий. Свое влияние они простирают повсюду. И наш город – заключила Анастасия Дасиевна – попал, разумеется, в круг этих опасных влияний.

Конечно, такие идеи можно принимать по-разному: иной увидит в этом лишь аллегорию; другой истолкует это в том смысле, что демоны суть обратное и опрокинутое отображение нашей души; третий, наконец, поймет все буквально.