Политические расчеты.
Чины мецской армии ставили в упрек Базэну, что он смешивает политические задачи с военными; и действительно, долг солдата отступал у маршала на задний план перед личными соображениями. Он получил известия о поражении при Седане, взятии в плен Наполеона III, отъезде императрицы-регентши, бежавшей в Англию, в Гастингс, и образовании правительства национальной обороны из парижских депутатов под председательством генерала Трошю. После некоторых колебаний он — главным образом из зависти к Трошю — стал высказываться не явно, а в интимном кругу, в беседах со своими приближенными, против нового правительства, которое называл бунтовщическим. 16 сентября он запросил у Фридриха-Карла сведений о положении дел. Принц ответил на следующий день, что республика не признана ни всей Францией, ни монархическими державами; он прибавил, что готов и уполномочен сообщить маршалу все сведения, какие пожелает последний, и вместе с тем препроводил ему заметку, напечатанную Бисмарком в газете Рейм-ский независимый (Independant remois). Эта заметка гласила, что Германия не станет вести переговоры с властью, представляющей лишь часть левых депутатов бывшей палаты, но только с Наполеоном, или регентством, или с Вазэном, получившим командование от императора. Базэн попался в ловушку. Он вступил в переговоры с неприятелем. 18 сентября Бисмарк узнал, что Базэн остался верен императорской династии, и сказал Жюлю Фавру: «Маршал — не ваш», а спустя три дня в кругу лиц, приближенных к Мольтке, уже рассказывали, что Базэн — отъявленный враг парижского правительства и что он в письме, адресованном в прусский главный штаб, оплакивает судьбу своего несчастного отечества, ставшего добычей анархии[199].Дело Ренье.
В это время некий Ренье, желавший во что бы то ни стало играть роль, предложил Бисмарку наладить заключение мира. Он тщетно пытался увидеться с императрицей в Гастингсе, но зато ухитрился достать через воспитателя наследного принца, Филона, фотографию этого замка, снабженную подписью наследника. У Бисмарка было правило испытать всякого человека хоть один раз использовать для достижения своих целей всеми средствами, хотя бы и самыми фантастическими и он дал Ренье пропуск. Вечером 23 сентября этот авантюрист в сопровождении прусского парламентера прошел через французскую линию, явился к Базэну и, показав ему фотографию Гастингса, изложил свой план, заключавшийся в том, чтобы объявить мецскую армию нейтральной и перевести ее в какой-нибудь открытый город, где должны собраться, вместе с императрицей-регентшей, Сенат и Законодательный корпус. Базэн отвечал, что материальная и моральная сила его войск с каждым днем слабеет, что он в тупике и вступит в переговоры при первой возможности — не относительно Меца, а относительно своей армии, что он согласится выйти из крепости с оружием и обозом, лишь бы сохранить порядок внутри страны. Получив от Базэна подпись под фотографией Гастингса рядом с подписью наследного принца, Ренье вернулся в главную квартиру Фридриха-Карла, но на следующий день снова приехал с известием, что Бисмарк разрешает одному из генералов отправиться к императрице-регентше. После отказа Канро-бера из Меца уехал Бурбаки. Императрица заявила ему, что не знает Ренье и не вступит ни в какие переговоры, чтобы не ставить палок в колеса «правительству национальной обороны», которое, в конце концов, может совершить чудо.Но Базэн раскрыл свои карты, признавшись, что у него хватит продовольствия лишь до 18 октября, — и слово «капитуляция» уже было произнесено. 29 сентября Бисмарк прислал маршалу депешу, спрашивая, согласен ли он сдать мецскую армию на тех условиях, которые примет Ренье. И Базэн, вместо того чтобы с негодованием отвергнуть это предложение, ответил, что он согласен сдаться на почетных условиях, с тем чтобы крепость Мец не была включена в капитуляцию.
Сражение при Бельвю.
Во время этих переговоров, парализовавших действия армии до той уже близкой и неизбежной минуты, когда она будет побеждена голодом, в лагере и городе Меце солдаты и горожане волновались. С целью смирить это брожение Базэн 7 октября дал бой при Бельвю или Ладоншане. Войска, особенно гвардейские стрелки и егеря, своей отвагой и пылом доказали, что еще способны на серьезное усилие. Но это усилие было последним; начавшийся с тех пор непрерывный дождь, непролазная грязь на бивуаках, постепенное уменьшение хлебного пайка, конина без соли, скука и уныние скоро довели их до самого жалкого состояния.