Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть вторая

Однако своими первыми действиями он показал, что намерен продолжать политику Николая. Послам, собравшимся для принесения ему поздравлений, он объявил, что будет следовать принципам своего отца и дяди, т. е. принципам Священного союза; что, впрочем, он хочет мира, но только на почетных условиях. Переговоры продолжались в Вене так же, как в последние месяцы жизни Николая — не подвигаясь вперед. В сущности, несмотря на свои высокомерные заявления, русское правительство желало мира; истощение России делало этот мир с каждым днем все более необходимым, но нельзя было сложить оружия до решающих военных действий. «Сначала возьмите Севастополь», — говорил в Вене князь Горчаков представителям держав. Севастополь был взят, и несколькими неделями позже успех русских— взятие Карса— дал возможность удовлетворить их самолюбие и облегчить переговоры. Мир был заключен 30 марта 1856 года.

Мы не будем говорить здесь о Парижском договоре. Но мы должны констатировать, что с момента его заключения начинается новый период в истории России. Время политики вмешательства прошло; было крайне необходимо обратить все свое внимание на себя, укрепить свои силы, постараться устранить злоупотребления и недостатки, вскрытые войной, и, следовательно, начать внутреннюю политику, непохожую на политику Николая. Общественное мнение требовало отказа от политики угнетения: множество памфлетов ходило по России, они требовали от правительства поднятия страны путем либеральных реформ до уровня Европы. Грозный Колокол, печатавшийся в Лондоне политическим эмигрантом Герценом, в тысячах экземпляров проникал через русскую границу, вскрывал злоупотребления администрации и находил покровителей и сотрудников даже на ступенях трона. Чтобы понять силу возбуждения общественного мнения и наивный оптимизм мечтаний о реформе, воодушевлявший общество, следует сравнить Россию этого времени с Францией 1789 года. Впрочем, и славянофилы, влюбленные в мистическое и туманное прошлое славян, и западники, страстные подражатели Европы, далеко не одинаково понимали обновление России, но в этот исключительный момент их расхождения исчезали в том порыве, противостоять которому правительство было не в состоянии.

Александр II об этом не подумал. Дело было не в том, был ли он либералом, но он был убежден, как и вся «интеллигентная» Россия, что отсталая Россия сможет занять подобающее ей место лишь после глубокого преобразования, что это преобразование будет делом его личной славы и восстановлением императорского престижа. Манифест, которым он объявлял стране о заключении мира, говорил о мирных завоеваниях, о плодотворном обновлении. Во время коронации в Москве были амнистированы ссыльные 1825 года — декабристы, отменены указы, ограничивавшие число студентов, смягчена строгость цензуры. Мало-помалу новые люди заняли в министерствах места николаевских людей. Но эти первые мероприятия были лишь прелюдией к военным, финансовым, административным, политическим и социальным реформам, проведение которых должно было заполнить годы «накопления сил»[4]

, последовавшие в России за заключением Парижского договора.

III. Период реформ (1857–1864:)

Уничтожение крепостного состояния. Наиболее необходимой реформой было уничтожение социального зла, позорившего Россию перед Европой, угрожавшего ее спокойствию и ее экономическому развитию. Мы уже говорили о том, что Николай I думал об отмене крепостного права; но во время его царствования вопрос был похоронен в комиссиях. Александр, более смелый, поставил его прямо перед предводителями дворянства, собранными в Москве в марте 1856 года: «.. вы знаете, что существующий порядок владения душами не может оставаться неизмененным. Лучше отменить крепостное право сверху, нежели дожидаться того времени, когда оно само собой начнет отменяться снизу. Прошу вас, господа, подумать о том, как бы привести это в исполнение».