Том 6. Сны фараона

Крестики, полумесяцы, звезды Давида, египетский анх и буддийское колесо — священные эмблемы живых и мертвых религий — встречались на каждом шагу в немыслимом изобилии. Браслеты, брошки, серьги, кулоны, цепочки — чего только не было на лотках. Немытый парень в джинсах-варенках с тонким знанием ремесла торговал минералами. Шлифованные камни и необработанные кристаллы, особо заряженные мощью древней стихии Земли, были разложены точно по зодиаку и месяцам. Горный хрусталь хранился в мешочках из черной замши. Желающий обрести астральное видение должен был носить кристалл на себе, подзаряжая его собственным излучением. Синий с золотистыми блестками авантюрин, прекрасный, как звездное небо, сулил веселье и бодрость духа, опалесцирующий адуляр — лунный камень — навевал нежные сны. Зато играющие радужным семицветьем опалы не обещали опрометчивому покупателю ничего хорошего. Обманчивые надежды, меланхолия и даже тяга к самоубийству подстерегали чуть ли не каждого. Только рожденный под знаком Весов, а Ратмир появился на свет именно в октябре, мог носить переливчатый камень.

В рекомендательных таблицах, сопровождавших минералогическую экспозицию, дурных предзнаменований, однако, не значилось. Перечислялись только благоприятные. Нефрит, особенно белый, столь любимый китайцами, защищал от почечной колики и удара ножом, золотистый топаз обещал просветление, одновременно оберегая от дурного глаза и одержимости, а кровавик предназначался исключительно чернокнижникам. Едва ли какой-нибудь заклинатель средневековья дерзал вызывать духов, не имея на пальце такого кабошона. Этим камнем, цвета голубиной крови, вычерчивали магические круги, а заодно врачевали нарывы, половое бессилие и недержание мочи.

Кашпировский об этом, конечно, не знал, а знаток теургии Борцов с наслаждением рылся в кучах аметистов и бирюзы, любовно оглаживал шлифы агатов, перебирал бусы из коралла, африканского малахита и тигрового глаза. Золотистый пирит, колчедан, изумрудный демантоид — чего тут только не было! Вулканические бомбы, марганцевые конкреции из океанских глубин, окаменелости: черные аммониты, высоко ценимые вишнуитами, известковые глыбы с отпечатками вымерших рыб, трилобиты — похожие на наконечники копий «чертовы пальцы».

На столе, где лежали карты тарота всех типов — от цыганского до колоды а-ля мадемуазель Ленорман, что гадала Наполеону и Жозефине, — Ратмиру приглянулся хрустальный шар на подставке из трех позолоченных единорогов. Удержавшись от соблазна приобрести сувенир, незаменимый в кристалломантике, он перекочевал к продавцам нумизматических редкостей и оберегов. Не в пример трещотке гремучей змеи или заячьей лапке, цена на монеты доходила до нескольких тысяч. Самой дорогой оказалась тетрадрахма Константина Багрянородного, а нобль, якобы золотой и якобы отчеканенный алхимиком Луллием, шел всего за три сотни. Негр в леопардовой шапочке предлагал рога антилопы, бронзовые фигурки в различных позах совокупления и браслеты из поддельной слоновой кости; сикх в голубой чалме, плавая в дыму сандаловых курений, терзал одуревшую кобру, которая, не желая плясать под дудку, норовила укрыться в корзине. У змеи были вырезаны ядовитые железы и она многое повидала на долгом веку. Зубы дракона, отравленные ядом неистребимой ненависти, валялись в ящиках из-под пива. Стиснув зубы, Борцов взирал на зловещий хлам третьего рейха. Ассортимент впечатлял: железные кресты, бумажные рейхсмарки, пфенниги из алюминия цвета пепла, содранная с фуражки эсэсовца «мертвая голова». Сваленные в груду, валялись респираторы, фляги, планшеты, черные каски с молнией рун. Кинжальные штыки и ножи Гитлерюгенд были выложены поверх скатанного плаща медицинской сестры, генеральский кортик в серебряных ножнах, вместе с бляхой полевой жандармерии, висел на ближайшей ветке. Владелец всего этого добра курил трубку, сидя на раздвижном стульчике. «Не хватает только банки с «Циклоном В», — подумал Борцов.

Казалось, что горечь цианида разлита в воздухе.

Не останавливаясь возле ворожей и гадалок, он свернул на боковую аллею, где не горели елочные гирлянды, отпугивая восставших из безымянных могил мертвецов. Отданная им ночь, единственная в году, и та была испоганена нацистской мерзостью.

Сквозь путаницу ветвей холодно и отрешенно светила гипсовая Луна. И лунный заяц, которого углядели на ней астрономы китайского императора, толок и толок в ступе воду бессмертья, пятная причудливой тенью безжизненный лик.

Двуалмазный и ярко блестящий

 Астарты изогнутый рог

«Где могила моей Улялюм?» — стихи Эдгара По отдались незалеченной болью. Шариками ртути дрожали капли на листьях. Легкий ветерок дохнул кладбищенской прелью.

Ратмир вздрогнул, когда кто-то схватил его сзади. Резко обернувшись, он увидел бледное, словно обсыпанное мукой лицо. Лишенное туловища, оно, как воздушный шарик на нитке, покачиваясь во мраке, подмигивая и корча рожи. И только рука, вцепившаяся в плечо, вырисовывалась на фоне тронутых ртутной слизью деревьев.