Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

С душою дерзкою и гордой,Неустрашимый, нечестивый,И вызывающе-надменный,Готов он биться хоть сейчас:Всегда в глазах его презренье,И на губах его насмешка,Себе и шпаге доверяя,Он не боится ничего.Он насмехается над тою,К кому он сердце обращает,И ту сегодня презирает,

Что отдалась ему вчера.Грядущее ему не страшно,И, если женщину он бросит,О ней он так же мало помнит,Как о потере при игре.Своею жизнью своенравнойОн знаменитость в Саламанке,На дерзновенного студентаМеж тысячи укажут все.Ему закон – его надменность,А оправдание – богатство,

И родовое благородство,И молодость, и красота.Затем что в дерзости, в пороках,И в кабальеровских манерах,И в храбрости изящно-быстройС ним не сравняется никто.На самые он преступленьяПечать величья налагает,И дерзость ярко отмечаетДон Феликса де Монтемар.

В то время как соблазненная красивым обольстителем Донья Эльвира умирает в душевных муках, он, беспечный, предается в одном из притонов столь излюбленному в Испании занятию – карточной игре. Когда перед ним неожиданно появляется брат умершей Эльвиры, Дон Феликс невозмутимо издевается над ним.

– Я Дон Диэго де Пастрана.Меня, Дон Феликс, ты не знаешь?– Тебя? О нет. Но полагаю,Что знаю я твою сестру.– Что умерла она, ты знаешь?– Да примет Бог ее на небо!– Ты знаешь, кто ее убийца?– Что ж, лихорадка может быть?– Ты лжешь! – Потише, Дон-Диэго.Коли немедленно умрешь ты,Столь я несчастлив, что, пожалуй,

И это вменят мне в вину.Ты горячишься по пустому,И этот гнев совсем напрасен.Раз умерла, – конец и баста,Уж больше не воскреснуть ей.. . . . . . . . . .В чем преступленье? Объясни мне.Твоя сестра была красива,Ее я встретил, полюбила,И умерла, – причем тут я?

Ночь и сумрак. Дон Феликс идет по узкой и длинной улице, носящей роковое название la calle del Ataud, улица гроба. Дон Диэго убит. Дон Феликс нимало об этом не беспокоится. Но вдруг он слышит чей-то неясный вздох, чье-то дыхание касается его лица, невольный трепет овладевает им. «Кто идет?» Он ощупывает вокруг себя воздух и произносит проклятие. К нему приближается так-то вещая фигура, в белом одеянии. Вся она закутана, и лица ее не видно. Улица темна, но в ней есть образ Христа, и перед образом Спасителя слабо теплится лампада. Белая фигура то возникает туманным пятном в глубине ночного сумрака, то явственно мерцает своей серебряной белизной. Монтемар глядит на нее не столько со страхом, сколько с изумлением. Что это? Бродячая звезда? Или обман зрения? Или безумная греза, созданная чарой алкоголя? Но хотя бы это был сам дьявол! Дон Феликс направляется к фигуре, опустившейся на колени перед образом, но по мере того, как он идет, свет, образ, и молящаяся женщина удаляются от него. Остановится он, – останавливаются и они. Улица как будто движется и идет. Земля неверна под его ногами. Но он не отрывает своих глаз от мертвых глаз Христа, и, наконец, достигает образа. Кощунственной рукой он хватает лампаду, он хочет рассмотреть лицо женщины. Внезапный порыв ветра гасит свет, женская фигура быстро встает. Он успевает бросить на ее лицо лишь беглый взгляд. Это какое-то смутное напоминание, как бы лицо ангела, некогда виденное им во сне. Она бесшумно ступает, желая удалиться, эта таинственная женщина. Но Монтемар уже во всеоружии своей мгновенной влюбленности, насмешек, и приставаний.