Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Русская публика приблизительно знает, что такое Шелли, но в подавляющем большинстве она не только не знакома с поэзией и жизнью Уольта Уитмана, а даже не знает его имени. Внешним образом это обстоятельство может быть в значительной степени объяснено тем, что Уитман в своем творчестве совершенно порывает с общеевропейскими литературными формами и совсем не имеет тех общедоступных элементов красивости, которые легко привлекают к себе большую публику. Внутренним образом – он чересчур усложнен, отвлечен, и кроме того он слишком много ввел в свои стихи элементов чисто американских, местных. Притом же он написал, строго говоря, одну только книгу, книгу стихов, Leaves of Grass, Листья Травы, Побеги травы. Но этой своей книгой и всей своей жизнью, в которой мечта слилась с действительностью, Уитман дал образец нового человека второй половины 19-го столетия. Он слил воедино элемент литературный, политический, религиозный с элементом чисто жизненной действенности, глубокая душа соединилась здесь с красивым сильным телом, бесстрашие мысли с бесстрашием действия, все это существо справедливо взяло своим символом побеги травы, – зеленое сильное стремленье, окруженное воздухом, цепко ухватившееся за родную землю, но смело глядящее на далекое солнце.

Из американских поэтов русской публике особенно пришелся по душе Эдгар По. Но у Эдгара По глубокая утонченная аристократическая душа. Тут можно припомнить поучительную историю. В Оксфорде, в этом старинном университетском городе, в умственной столице английских созерцательных душ, при многих домах и при всех колледжах существуют прекрасные газоны с поразительно нежной зеленью. В одном из таких скверов некая американская леди спросила садовника, каким образом лужайка может быть доведена до такого удивительного совершенства, до такой безукоризненной изумрудности газона. Ответ был следующий: «Если вы будете укатывать ее и орошать правильно в течение приблизительно трех столетий, вы получите совершенно такие же результаты». Эдгар По, хотя и американец, был истинным джентльменом из Оксфорда, с его чудными библиотеками, с его седыми колледжами, с его перезвонами башен, и с роскошными парками, где каждый день в строго определенном порядке раскрываются новые цветы, и с печальными тенистыми аллеями из тысячелетних деревьев.

Уольт Уитман, напротив, является хаотически юной необузданной и недисциплинированной душой, для которой все вновь, для которой Мироздание началось только сегодня, убедительно только сегодня

, заманчиво, ценно, при всех своих спутанностях, только сегодня. Он любит всех, он любит все. Его впечатлительность неразборчива и прожорлива, как допотопный левиафан. Но, как допотопное и грузное чудовище, он переносит нас к утру Мироздания и дает нам ощущенье огромных творческих пространств земли и воды.

Уольт Уитман воспевает личность, берущую все из прошлого, что было в нем сильного, но лишь затем, чтоб сделать свой день единственным по силе новизны. Кто действительно живет в своей жизни, тот не может не ощущать, что до него как будто и не было жизни, были лишь приближения.

Я говорю, что никто еще не был наполовину достаточно благоговейным,

Наполовину никто не молился достаточно, не обожал,Думать не начал никто, как божественен он и как верно грядущее.

Уольт Уитман чувствует себя певцом сильной личности и своего ненасытно стремящегося народа, исполненного ощущений свободы, – своей молодой страны, хаотически рвущейся к массовым созданиям новых форм жизни. Чувствуя себя новым, он отбрасывает старое, и прежде всего, будучи поэтом, он отбрасывает старую форму стихов.

Прочь эти старые сказки!Прочь эти повести, замысли, драмы дворов чужестранных,Прочь эта сахарность рифм в любовных стихах,

С интригами, с праздною сетью любовей.

Для юной кряжистой натуры, жаждущей нового творчества и любящей стук топора в лесах, где еще не ступала нога человека, заманчивость жизни не в тех очаровательностях, которые влекут усталые души в голубые и нежно-палевые салоны с утонченной мебелью и с бледными картинами, полными смягченных тонов.

Уольт Уитман воспевает простое сильное «я» молодой расы.