Том 7. Бесы

Из того же письма следует, что Достоевский все еще надеялся на то, что печатание третьей части начнется в июле с глав „У Тихона“ и „Степана Трофимовича описали“, вслед за которыми в августовской книжке появятся глава „Флибустьеры. Роковое утро“ и две следующие, посвященные празднику. „Не сомневайтесь за сентябрьскую книжку, — продолжает он, — работа идет беспрерывно, и в конце июля я Вам вышлю совсем отделанную 6-ю главу („Законченный роман“. — Ред.). (NB. Эта 5-я, теперь высылаемая, и 6-я глава, которую вышлю в июле, по недавним еще соображениям моим, составляли всего одну главу.[533]

Но я раздробил эту уж очень большую главу на две, для полноты эпизода)“ (там же). По всей вероятности, работа над очередными главами продолжалась, хотя Достоевского не переставало беспокоить, что первые главы так и не появились летом в „Русском вестнике“.

Поэтому сразу же по возвращении из Старой Руссы в Петербург он начинает собираться в Москву, чтобы встретиться с Катковым. В письме в Москву к С. А. Ивановой от 22 сентября 1872 г. он пишет: „…мне крайне нужно быть в Москве, чтоб решить с Катковым лично дело о моем романе (и иначе, как лично сговорившись, решить нельзя, по совершенно особому обстоятельству)“ (ХХIХ₁, 252). Указанным „особым обстоятельством“, вероятно, продолжала оставаться судьба главы „У Тихона“. Редакция не начинала печатание третьей части не столько из-за того, что роман не был закончен, сколько из-за этой главы, которая и в переделанном виде не удовлетворяла Каткова. Достоевский, по-видимому, предварительно пытался договориться с Любимовым, но, как видно из того же письма к С. А. Ивановой, последний уведомил его, „что без Каткова не может ни на что решиться“. Катков же в это время был за границей.

Между тем дело не терпело отлагательств, и Достоевский вынужден был отправиться в Москву для переговоров с Любимовым. 9 октября 1872 г. он писал жене из Москвы: „С Любимовым по виду всё улажено, печатать в ноябре и декабре, но удивились и морщатся, что еще не кончено. Кроме того, сомневается (так как мы без Каткова) насчет цензуры. <…> Хотят книжки выпускать ноябрьскую 10 ноября, а декабрьскую — 1-го декабря, — то есть я должен чуть не в три недели всё кончить. Ужас как придется в Петербурге работать. Вытребовал у них старые рукописи пересмотреть (да и Любимов ужасно просил) — страшно много надо поправить, а это работа медленная; а между тем мне очень, очень хочется выехать в среду. И потому сижу дома и работаю“ (XXIX₂

, 254). Из этих строк можно сделать вывод, что вопрос о главе „У Тихона“ на этой стадии переговоров еще не был решен окончательно. В Москве писатель пересматривает „старые“ рукописи романа, поправляет их.[534]

По всей вероятности, ко времени поездки в Москву была готова очередная, седьмая глава, названная на этой стадии „Последние шаги П<етра> С<тепанови>ча“. Возвратившись в Петербург, автор оформляет текст следующей по счету главы восьмой („Путешественница“) и обращается к следующей главе (будущей „Многотрудной ночи“). В начале ее проставлена дата „20 окт<ября> 72“. Вероятно, в следующие дни писатель приступил и к главе „Последнее странствование Степана Трофимовича“.

В главе „Путешественница“, описывающей возвращение жены Шатова, в рукописной редакции по сравнению с печатной более отчетливо обрисованы его терзания и колебания, вызванные мыслью о возможном доносе „на мерзавцев“ (XII, 42).

В черновом автографе главы „Многотрудная ночь“ особенный интерес представляет предсмертный диалог Кириллова с Петром Верховенским, содержащий некоторые дополнительные по сравнению с окончательной редакцией аргументы в обоснование кирилловской теории человекобожества (XII, 79–82).

Глава „Последнее странствование Степана Трофимовича“ в рукописи особенно сильно отличается по тексту от появившейся в декабрьской книжке „Русского вестника“: тщательной правке перед отдачей в журнал была подвергнута сцена болезни Степана Трофимовича в Спасове. Бред его заканчивался в черновой редакции сном, исчезновением книгоноши (названной в рукописи еще Марьей Матвеевной) и появлением Варвары Петровны.

Из этого состава главы можно сделать вывод, что в 20-х числах октября Достоевский также еще не знал, что глава „У Тихона“ окончательно исключена: он, по-видимому, заканчивал роман по своему первоначальному плану. Возможно, что и последняя глава „Заключение“ была начата до окончательного решения об исключении главы „У Тихона“. Но ее заключительные строки в черновой редакции говорят, по всей вероятности, о том, что к моменту ее завершения решение это стало известно автору: „После Николая Всеволодовича оказались, говорят, какие-то записки, [но никому не изве<стные>] Я очень ищу их. [Может быть, найду и если возможно будет]“ (XII, 108).