Том 7. Эстетика, литературная критика

Но неправильно и самое положение, будто элементы художественности могут быть выброшены даже из производства. Говорим ли мы о большом здании, пароходе, вагонах железной дороги, мы всюду наталкиваемся на то, что если в них царит безвкусица, то они являются понижателями жизни. Мы видим, как в той же Америке, которая так ушибла тов. Смирнова, делаются огромные усилия к тому, чтобы изобрести новый комфорт, действительно более, чем старый стиль, опирающийся на целесообразность, но вместе с тем ставящий перед производителем — архитектором, мебельщиком, обойщиком — тысячи вопросов о сочетании красок, форм и пропорций. Ведь, кроме всякой другой целесообразности, есть еще одна — приспособить вещь к человеку, сделать ее приятной, то есть в высокой мере приемлемой

для человека. Это и есть задача вещного искусства. В этом смысле тот конечный продукт, для которого существует вся промышленность вообще, то есть непосредственно удовлетворяющий потребности человека, должен быть художественным, красивым

— так же точно, как вкусным в другой области человек называет как раз то, что доставляет ему при потреблении наивысшее удовольствие. Отсюда колоссальная потребность промышленности в своеобразном инженере-художнике. С ростом богатства массы, с ростом ее культурности и требований от жизни эта черта промышленности подымается на недосягаемую высоту.

Относительно будущего таким образом тов. Смирнов является просто оголенным американцем (культурный американец — сложнее). Он попал в сеть переходного состояния машинизации, застрял в рабстве у машины. Ну, а теперь, а у нас? Само собой разумеется, что, находясь в таком же переходном состоянии, мы прежде всего должны заботиться сейчас как раз об этой машинизации. Мы должны считаться с нашей крайней бедностью. Мы далеки от того, к чему стремимся в конце нашей борьбы. Но именно поскольку мы коммунисты, мы не должны обольщаться чисто буржуазными путями, не должны обольщаться машинопоклонничеством. Центр жизни мы видим в самом человеке, в его свободе, в его счастье. Отсюда нашей определенной задачей должно быть уже и сейчас — внедрять, насколько только можно глубоко, гуманизирующий, глубоко человеческий элемент в культуру. А элемент этот глубже всего выражается в искусстве.

Кто станет спорить с тов. Смирновым, что можно восхищаться трансатлантическим пароходом или дирижаблем Амундсена. Детский восторг перед наукой и достижениями техники — вещь благородная, прогрессивная, толкающая вперед. Но если вы тому же Амундсену, о вкусах которого я случайно знаю, скажете, что вследствие эффектности его дирижабля он должен отказаться от коллекционирования гравюр и от посещения симфонических концертов, которые он обожает, то он послал бы вас со своей грубоватой манерой прямо к черту. Современный человек, настоящий современный человек прекрасно знает, что такое грандиозное машинное строительство и как великолепно можно отдохнуть от него (чтобы вернуться к нему с новыми силами), слушая глубокую музыку, читая философскую книгу или любуясь античной статуей. Кто этого не понимает, тот вовсе не современный человек. Кто не понимает, что наша современность и в этой области должна создавать свое, кто думает, что эта область попросту не должна существовать, тот является варваром, ушибленным машиной до потери сознания человечности.

А вот последняя формула тов. Смирнова: «надо помнить, что наша ставка, ставка всей революции сделана именно на машину. Мы должны стать новой Америкой минус капитализм, иначе нечего было городить огород». Итак, Америка минус капитализм. Но я надеюсь, что это не значит, будто при отсутствии капиталистов в действительной Америке или в нашей «Новой Америке» останется такой же убийственно длинный труд, такие же формы разврата и соответствующие этому пошлые и пряные литература, театр, мюзик-холл, фокстротная музыка. Разве Америка живет без искусства? Да что вы, дорогой товарищ Смирнов, там есть целые города, отданные искусству, и в каждом городе имеются целые грохочущие базары чисто американского искусства, которые посещаются миллионами людей и в которые включены громадные капиталы. Кинопроизводство в Америке занимает после металла чуть ли не первое место во всей промышленности. Но только искусство это пошло, оно существует для того, чтобы развлечь человека и отвлечь его от всего существенного в жизни. Оно разлагает, принижает человека — это потому, что там есть капитализм. Ну, а в вашей советской «Новой Америке», тов. Смирнов, будет ли там это американское искусство, удовлетворяющее американскому машинному рабству? Нет, конечно. А если этого не будет, то, значит, вся потребность в зрелище будет удовлетворяться трансатлантическими пароходами и тому подобными полезными вещами? Вся гигантская слуховая потребность удовлетворится свистками паровозов и стуком машин? Газеты, излагающие жизненные факты, вытеснят совершенно всякую надобность в концентрирующем и вскрывающем глубины жизни романе?