Данный источник текста был впервые упомянут в печати (с указанием архивного шифра) В. Э. Хазановой в ее статье «Некоторые вопросы синтеза искусств в советской архитектуре первых послереволюционных лет» (сб. «Вопросы современной архитектуры: Сб. 2: Синтез искусств в архитектуре», М., 1963, с. 119). Таким образом, важные в
Текст произведения, хранящийся в ЦГЛМО, имеет смысловые разночтения как с первой его публикацией (газ. «Воля и думы железнодорожника», М., 1918, 26 окт., № 72; воспроизведена в наст. изд., т. 4), так и с последующей (журн. «Зарево заводов», Самара, 1919, № 1, янв., с. 24–25; воспроизведена — с опечаткой в ст. 10 второй части произведения — в наст. изд., т. 4). По этой причине он приводится здесь целиком.
Из совокупного анализа выявленных на сегодняшний день источников текста «Кантаты» явствует, что однозначного ответа на вопрос, какой же из них можно принять за основной, пока нет. Газетная публикация (26 окт. 1918 г.), без сомнения, была предварительной, и из рассмотрения ее можно исключить. Однако при сравнении остальных двух источников текста нельзя не обратить внимание на время и место выполнения одного из них (машинописи) и обнародования другого (в самарском журнале).
С одной стороны, машинопись ЦГЛМО, очевидно, была выполнена в Москве до 7 нояб. 1918 г. (т. е. до дня публичного исполнения «Кантаты»). С другой стороны, один из авторов произведения (М. П. Герасимов) после 7 нояб. уехал в Самару, где спустя два месяца и напечатал «Кантату» в редактируемом им журнале с изменениями в ряде ее строк сравнительно с машинописью ЦГЛМО. Соавторы Герасимова по «Кантате» Есенин и Клычков остались в Москве и вряд ли принимали участие в подготовке самарской публикации к изданию. Именно поэтому нельзя исключить, что изменения в «самарский» текст произведения по сравнению с «московской» версией могли быть внесены М. Герасимовым единолично.
Документальных сведений, которые смогли бы в той или иной степени прояснить ситуацию, не выявлено, так что проблема выбора основного текста «Кантаты» остается открытой.
На основе архивных разысканий В. Э. Хазанова так описывает приметы «синтеза искусств», отображенные в публичном действе, состоявшемся в первую годовщину Октябрьской революции на Красной площади:
«...7 ноября 1918 г. делается попытка не только музыкально оформить церемонию открытия мемориальной доски на Красной площади, но создать музыкально-литературное произведение, органично связанное с агитационным памятником. Специально написанная композитором И. Шведовым[7]
на слова С. Есенина, М. Герасимова и С. Клычкова и исполненная 7 ноября 1918 г. хором и военным духовым оркестром у Сенатской башни кантата как бы озвучивала цветную мемориальную доску из цемента, в которой автор С. Конёнков хотел “...гимн, песню выразить не словами и звуками, а в барельефе...”. Во многом несовершенные слова и образы “Кантаты, выработанной для открытия мемориальной доски”, в которых пелось про “золотую высь и даль”, “зори новые”, “зарево красных зорниц”, “зори вселенские” и про “солнце с златою печатью”, почти иллюстрировались действительно покрытыми золотой краской цементными лучами, аллегорически изображавшими на барельефе восходящее над Россией солнце» (в кн. «Вопросы современной архитектуры...», с. 119–120).Варианты публикуются по автографу (ИМЛИ, ф. А. В. Ширяевца).
Источник этих набросков был выявлен при подготовке к печати писем Есенина в 1998 г. на обороте последнего листа неоконченного письма поэта Иванову-Разумнику (его текст см. в наст. изд., т. 6). Написанное в Ташкенте в мае 1921 г., оно не было отправлено адресату и (по желанию Есенина) осталось у Ширяевца.
На указанном листе имеются первая строка и варианты второй начальной строки поэмы «Пугачев». В полном ее черновом автографе (РГАЛИ) вторая строка уже практически не варьировалась (см. раздел «Варианты» в т. 3 наст. изд.). Отсюда явствует, что Есенин, скорее всего, сделал набросок, о котором идет речь, еще до начала своей систематической работы по записи текста первой главы поэмы.
Большинству же других публикуемых здесь набросков нет прямых аналогов ни в одном из более поздних источников текста «Пугачева». Исключением являются лишь слова «[Все есть] [Есть] Есть порыв и сила» — в черновом автографе РГАЛИ после ст. 62 («И всадить их в барские лопатки») следовало (с вариантами) четверостишие:
(Наст. изд., т. 3)
Впрочем, эти строки были затем также вычеркнуты автором.