Том 7. Последние дни

Богомазов. Одначе! Любопытен был бы я знать, это как же?

Долгоруков. А так, что я по прямой от святого происхожу. Да-с. От великого князя Михаила Всеволодовича Черниговского, мученика, к лику святых причтенного.

Богомазов. На вас довольно взглянуть, чтобы увидеть, что вы от святого происходите. (Указывает сквозь чащу.) Видали, прошел? Это кто, по вашему? Граф Иван Кириллович?

Долгоруков. Он самый. Купил чин гофмейстера, заплатил двадцать тысяч рублей серебром Жеребцовой, любовнице старика Волконского. [Холуй. (Выпивает.)]

Богомазов. Так, так. А вон это? Ведь это князь Григорий?

Долгоруков. Нет, это брат его, Ипполит. Известная скотина.

Богомазов. Ой, смотрите, князь, услышат вас когда-нибудь, нехорошо будет…

Долгоруков. Авось ничего не будет. Ненавижу. Дикость монгольская, подлость византийская, только что штаны европейские. Дворня, холопия! Трудно решить, кто из них гаже!

Богомазов. Ну, конечно, где же им до святого мученика Петеньки!

Долгоруков. Вы не извольте острить.

Выпивают.

(Шепотом.) Сам был.

Богомазов. Его величество?

Долгоруков. Он.

Богомазов. С кем разговаривал?

Долгоруков. С арабской женой. Что было! Поздно изволили пожаловать.

Богомазов. А что?

Долгоруков. Руку гладил.

Выпивают.

Будет скоро наш поэт украшен. (Кривляется, приставляет рожки к затылку.)

Богомазов. Что-то, вижу я, ненавидите вы Пушкина, а? Ну, по дружбе?

Долгоруков. Презираю. [Плебей. А лезет.] Смешно. Рогоносец. Умора! Здесь тет-а-тет, а он стоит у колонны, во фрачишке каком-то канальском, волосы всклокоченные, а глаза, как у волка! Дорого ему этот фрак обойдется!

Богомазов

. [Слушок ходил такой, князь Петр, что будто на вас он эпиграмму написал?]

Долгоруков. [Плюю на бездарные вирши.] Тссс, тише!

В зимний сад входит Гекерен в мундире, в иностранных и русских орденах; садится. Через некоторое время показывается Пушкина, входит в сад.

Геккерен(вставая навстречу Пушкиной). Я следил за вами, как вы проходили, и понял, почему вас называют северной Психеей. О, как вы цветете! Как пленяете всех! Dieu aussi a essay'e de faire des ouvrages; sa prose cest l'homme, sa pu'esie cest la f'emme.[121]

Пушкина. Ax, барон, барон!

Геккерен. Я, впрочем, понимаю, как надоел вам рой любезников с их комплиментами. Присядьте, Наталья Николаевна, я не наскучу вам?

Пушкина. О, нет, я очень рада. (Присаживается, беспокойно оглядывается, как будто ищет кого-то.)

Пауза.

Геккерен. Он сейчас придет.

Пушкина. Я не понимаю вас, о ком вы говорите?

Геккерен. Ах, зачем так отвечать тому, кто относится к вам дружелюбно? Я не предатель. Ох, сколько зла еще сделает ваша красота! (Шепотом.) Верните мне сына. Смотрите, что вы сделали с ним! Он любит вас.

Пушкина. Барон, я не хочу слушать такие речи.

Геккерен. Нет, нет, не уходите. Он тотчас подойдет. Я нарочно здесь, чтобы вы могли перемолвиться несколькими словами.

В колоннаде показывается Дантес. Входит в зимний сад. Геккерен отходит несколько в сторону. Богомазов и Долгоруков, зашипев друг на друга, проваливаются в чашу.

Дантес(Пушкиной)

. Я видел, как вы с ним разговаривали. Ваша рука была в его руке?

Пушкина(шепотом). Ради бога, что вы делаете? Не говорите с таким лицом, на нас смотрят из гостиной.

Дантес. Ваша рука была в его руке. У меня могущественный соперник… Какое черное вероломство… Коварство.

Пушкина(шепотом). Я приду, приду. Двадцать седьмого в три часа. Отойдите от меня, ради всего святого!

Из колоннады выходит Гончарова. Вдали грянула музыка.

Гончарова. Мы собираемся уезжать… Александр тебя ищет.

Пушкина. Да, да… (Геккерену.) Au revoir, monsieur le baron.

Геккерен. Au revoir, madam. Au revoir, mademoiselle.

Дантес кланяется. Пушкина и Гончарова уходят в колоннаду. В гостиной мелькнула Воронцова-Дашкова. Видно было, как некоторые подходили к ней, кланяясь. Музыка гремит все победоносней.

(Дантесу.) Запомни все жертвы, которые я принес тебе. (Уходит с Дантесом.)