Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927

Немногие помнят        про дни про те,как звались,     как дрались они,но память    об этом        красном днерабочее сердце хранит.Когда      капитал еще молод были были   трубы пониже,они  развевали знамя борьбыв своем   французском Париже.Надеждой     в сердцах бедняков               засновав,богатых    тревогой выев,живого социализма         слованад миром     зажглись впервые.Весь мир буржуев        в аплодисментсливал   ладонное сальце,когда пошли     по дорожной тесьмежандармы буржуев —          версальцы^*.Не рылись     они

      у закона в графе,не спорили,     воду толча.Коммуну    поставил к стене Галифе^*,французский     ихний Колчак.Совсем ли умолкли их голоса,навек удалось ли прикончить? —Чтоб удостовериться,         дамы              в глазасовали   зонтика кончик.Коммуну    буржуй        сжевал в аппетитеи губы   знаменами вытер.Лишь лозунг     остался нам:           «Победите!Победите —     или умрите!»Версальцы,     Париж        оплевав свинцом,ушли  под шпорный бряк,и вновь засияло         буржуя лицодо нашего Октября.Рабочий класс      и умней         и людней.Не сбить нас

     ни словом,           ни плетью.Они  продержались        горсточку дней —мы  будем     держаться столетья.Шелками    их имена лепечанад шествием      красных масс,сегодня   гордость свою         и печальприносим     девятый раз.  

[1927]

Лучший стих^*

Аудитория     сыплет        вопросы колючие,старается озадачить            в записочном рвении.— Товарищ Маяковский,           прочтите               лучшееваше     стихотворение. —Какому   стиху     отдать честь?Думаю,   упершись в стол.

Может быть,     это им прочесть,а может,    прочесть то?Пока  перетряхиваю        стихотворную старьи нем  ждет     зал,газеты   «Северный рабочий»            секретарьтихо  мне    сказал…И гаркнул я,     сбившись         с поэтического тона,громче   иерихонских хайл:— Товарищи!      Рабочими           и войсками Кантона^*взят  Шанхай! —Как будто     жесть        в ладонях мнут,оваций сила      росла и росла.Пять,     десять,     пятнадцать минутрукоплескал Ярославль.Казалось,

    буря      вёрсты крыла,в ответ   на все      чемберленьи нотыкатилась в Китай, —         и стальные рылаотворачивали      от Шанхая           дредноуты.Не приравняю      всю        поэтическую слякоть,любую   из лучших поэтических слав,не приравняю      к простому           газетному факту,если  так   ему     рукоплещет Ярославль.О, есть ли     привязанность           большей силищи,чем солидарность,        прессующая              рабочий улей?!Рукоплещи, ярославец,         маслобой и текстильщик,незнаемым     и родным         китайским кули^*!  

[1927]

Не все то золото, что хозрасчет^*