Том 9

Острожский. Стреляй! (Выхватывает у одного из вооруженных лук и несколько стрел и, подскочив к зубцам, стреляет.)

Челяднин(останавливает его). Князь Григорий, не гоже так, не надо, уйми гнев, не дразни чернь…

Картина седьмая

Русский лагерь в Ливонии. Густой туман. Около царского шатра на пнях сидят подьячие и, положив на колено бумагу, пишут. Дьяк Висковатый, в накинутом на плечи нагольмыш тулупе,[238] диктует им. Около него — воеводы: Никита Романович Юрьев и Иван Федорович Мстиславский. В глубине, в тумане, слышен скрип колес, голоса, окрики, ржанье коней.

Юрьев(Висковатому). Крепость-то мы осадили кругом, да начинать опасно, – видишь, какой туман, своих побьешь. Вот — прояснит — тогда ударим из больших пушек и полезем на стену…

Висковатый. Эх, Ливония, – одна-то сырость. И лагерь же выбрали где поставить… Ни сесть, ни лечь, ни богу помолиться…

Юрьев. А что в Москве слыхать, Иван Михайлович?

Висковатый. В Москве — смирнехонько… (Подьячим.) Рты разинули! Пишите… (Диктует по грамоте.) «Ногайские татары[239] — наги и бесконны и тебе не помогут, напрасно нам грозишь ногайцами. И султан турецкий тебе не помощник, – султан ходил в прошлом году на Астрахань, да ни с чем и вернулся, только войско притомил и людей приморозил». (Стукает одного подьячего тростью по голове.) Чего язык высунул! Пиши — татары — твердо-аз-твердо-аз-рцы-еры, – татары…

Юрьев. Крымскому хану пишете?

Висковатый. Хану, хану… Ссорим его с турским султаном и с польским королем. Как вы опять в Ливонию полезли, – польский король ему, Девлет-Гирею, – тридцать шесть телег прислал всякой рухляди и просит дружбы. Девлет-Гирей написал поносное письмо государю, – требует, чтобы мы посадили в Казани царьком его сына Адыл-Гирея, а не посадим — грозит прийти на Оку и Москву сжечь…

Юрьев

. Крымский хан любит того, кто больше ему даст, – тот ему и друг…

Висковатый. Истинно, Никита Романович… (Диктует.) «…Тебе, хан Девлет-Гирей, об Астрахани да Казани нам не поминать. Бог нам эти царства дал в бережение, и мы — сам знаешь — сидим на коне, и сабля наша изострена. Мы государи великие и бездельных речей слушать не хотим. Государи между собой ссылаются поминками, а городами да царствами не ссужаются, – этому статься нельзя. Польский король тебе послал поминки, как холопу своему. Зачем ты их взял? Попросил бы у меня, чего тебе не хватает, – я бы дал без корысти как другу…»

Юрьев(смеется). Письмо государь творил?

Висковатый. Никому не доверяет, все сам. (Подьячим.) Пишите… Девлет, – добро-есть-веди-люди-есть-твердо-ер…

В глубине появляется Годунов и, обернувшись, кричит в туман.

Годунов. Пушкарям, когда стенобитные пушки поставят на месте, по чарке водки… (Висковатому.) Иван Михайлович, меня спрашивали?

Висковатый. Обожди… Букя-он-глагол-ер — бог…

Годунов(Юрьеву). Никита Романович, дозволь молвить.

Юрьев. Ты, опричник, чего спрашиваешь?

Годунов. Будто бы к нам Васька Шуйский ночью пришел с мужиками — конно и оружно? Дивлюсь…

Юрьев(кивая в туман). Вон он — тебя ищет.

Годунов отходит в том направлении.

Висковатый. Кого нам в Дикую степь послать большим воеводою?[240]

Точат, точат сабли в Бахчисарае. Войска у нас в степи мало, нужен человек тяжелый.

Юрьев. По родословцу[241] большим воеводой в степь ехать князю Ивану Федоровичу Мстиславскому.

Мстиславский. Нынче не по роду честь, а кто побойчее — тот тебе и на шею сел, тот и величается. Велели быть в степи воеводой Ваське Грязному! Мужику! Конюху! Мы и руками развели. Спасибо хану, что Грязного в плен взял. Да я, да после Васьки? Смеешься надо мной, Никита Романович.

Юрьев. Мы все строптивы, князь Иван Федорович, да сила солому ломит.

Мстиславский. Не поеду в степь…

В глубине сцены Шуйский, подходит к Годунову.

Шуйский. Здравствуй, Борис Федорович.

Годунов. Ты зачем приехал в лагерь?

Шуйский. Погулять на коне с вострой саблей, Борис Федорович.

Годунов. Ишь, какой прыткий. Сидел бы лучше дома со своими князьями-то…