Том 9

Марья Петровна… Давыд Давыдович… Я вот тут во время суматохи захватил бумажник… Все-таки я не подлец… Сто рублей я удержал на законном основании, как свой гонорар… Именно… Сутки не спавши, за сто рублей, — вы найдите другого — с вами возиться… Да еще и били в ту же цену…

Ему никто не возражает.

Ну, остальные — девятьсот — возвращаю. (Кладет бумажник на стол.) Пересчитайте… И вообще никакой благодарности и ничего такого не надо…

Почтмейстер(внезапно появляясь).. Господа, получена невероятная телеграмма…

Все. Что? Что такое?

Почтмейстер. Вот: «М. П. Огневой. Иркутск».

Яблоков. Да врет он, ходит и врет.

Почтмейстер.

На этот раз… (Помуслил палец, показал.) Обсоси гвоздок… Не вру — читай сам…

Огнева(читает). «Иркутск. Предлагаем сезон. Двести пятьдесят. Два бенефиса»… Друзья мои, два бенефиса!..

Занавес

Ракета

Пьеса в четырех действиях

Действующие лица

Семен Павлович Хрустаков

 — инженер. Действие застает его на временном отдыхе — ему 43 года.

Даша — его жена, 27 лет.

Конкордия Филипповна — мать Хрустакова.

Люба — сестра Хрустакова, 25 лет.

Никита Алексеевич Табардин — Любин муж, 30 лет.

Дмитрий Аполлонович Алпатов — отец Даши, помещик.

Константин Михайлович Заносский — актер.

Николай Николаевич Белокопытов — художник.

Толстяк.

Податной инспектор.

Дама.

Пристав.

Супруг.

Супруга.

Барышня Шунькина.

Горничная.

Садовник.

Лакей.

Действие происходит в июле месяце, на даче Хрустакова «Сезон» и в Москве.

Действие первое

Внутренность дачи. Прямо, в глубине, стеклянная стена с дверью на балкон и в сад, где видны два стеклянных шара, клумбы, фонтан, забор. Дворник поливает цветы. Направо, на передней сцене, фонарь из цветных стекол, выходящий на север. В фонаре две качалки, столик, ковры, подушки. С левой стороны балконных дверей плетеная мебель, за ней дверь в спальню. Налево, на переднем плане, тоже дверь. Все помещение и обстановка новые и безвкусные, в смешанном стиле загородного ресторана и английского коттеджа. Преобладают розовые тона. В фонаре на качалках лежат Даша и Люба, едят вишни. В дверях балкона Конкордия держит Алпатова за пуговицу. Вдалеке кричит мороженщик. На стеклянных шарах нестерпимо блестит солнце.

Конкордия. Мы сделались буржуями, собственниками дачи. На это могут быть только две точки зрения. Во-первых, приобретая собственность, я расписываюсь, как несостоятельный должник: для нас, идейных людей, всякая собственность есть жернов, надетый на шею. Когда мой сын купил эту дачу, перестроил по своему вкусу и назвал «Сезон», я написала моему другу, секретарю «Народного Колоса»: собираю чемоданы и бегу от детей, от пошлости, подыщи мне чердак. Да. Собственность я отрицаю безусловно.

Алпатов. Ну, как сказать… Вы все-таки немного резки в суждении.

Конкордия. А все-таки дача под Москвой — это культурно. Надо же немного быть европейцами, Чуточку культуры, — говорю я. Будь у нас в Москве хорошая мостовая, нас бы уважали больше в Европе. Даю руку на отсечение.

Алпатов. Я вас глубоко понимаю, добрейшая Конкордия Филипповна. Сорок семь лет я владею клочком земли, и до сих пор меня коробит от слова «помещик». Я строго запретил крестьянам называть себя барином. Когда я вижу крестьянскую спину, согнутую над сохой, вопрошающее лицо мужика, бедность и мрак нашей деревни, — я чувствую себя вечным преступником, злостным банкротом.

Конкордия. Друг мой, вы — хорошо говорите.

Алпатов. Покуда моя дочь Даша была ребенком, росла и развивалась в девушку, я еще мог повторять: «Ты делаешь незаметное, но нужное дело, ты вписываешь в чистой душе ребенка вечные истины добра и справедливости». И я мирился с положением помещика. Но теперь…

Конкордия. Эх, голубчик, мы все так или иначе у общественного пирога.