Том 9 (Конец XIV - первая половина XVI века, подъем общественного значения литературы)

По скончании же его, по времени, намъ исповеда старець Иосифъ о свете, иже осиа преже реченнаго инока Еуфимиа, и како възбрани ему не внимати таковыхъ. Мы же начахомъ разсужати таковаа на благая. Онъ же глагола намъ: «Аще и блага будетъ, но намъ ни на коюже ползу таковая, но отвращати и не приимати, да не вместо пастыря волка приимемъ. Некоему ото отець явися Сатана, и светомъ неизреченымъ облиста, и глагола ему: “Азъ есмь Христосъ”. Онъ же смежи очи свои и глагола ему: “Азъ Христа не хощу зде видети”». Колми паче намъ, немощнымъ, и въ последнее сие время не искати таковыхъ, но послушание имети, и тружатися телесне, и посту и молитве по силе прилежати, и смирению, еже имети себе подо всеми (сие бо есть покровъ всемъ добродетелемъ) и полагати начало.[45]

Якоже у насъ инокъ Феогностъ, по мирьскому пореклу Скряба, иже положи начало житию своему сице: вместо свиты отъ тела положи броня железны да на всякъ день совершаше псалмы Давидовы, да пять каноновъ, да тысящу коленопреклонениа, да пять тысящь Исусовыхъ молитвъ. И не измени таковаго правила и до кончины своея, и по трехъ летехъ отойде ко Господу. Якоже Епифание, иже бе отъ великихъ и славныхъ, отверьжеся мира въ юности и пребысть въ послушании. Якоже древний Досифее пять же точию летъ со смирениемь въ нищете работая всемъ, яко незлобивый агнець и голубь целый, и по пяти летъ отъиде къ Господу. И Давидъ юнный, иже седми летъ престрада, якоже древний Иевъ: червемъ ногу его грызущимъ, глаголемымъ волосатикомъ,[46]

и по вся нощи и спати ему не даяху, но со стенаниемъ гласъ испущаше и сущимъ съ нимъ не даваше почити. И въ той болезни скончася и отойде къ Господу. И инии мнози въ нашей обители со смирениемъ по силе подвизашася и послушаниемь; яко вещни суще, по Лествичникову слову, вещно и житие изволиша проходити.[47]

И вси ти веруютъ Богу, яко спасение получиша.

Поведаю же вамъ ино чюдо преславное, еже слышахъ ото отца Никандра, иже въ странахъ родившагося Литовьския земля и жительствовавшаго тамо. И въприхожение еже къ Угре безбожнаго царя агарянскаго Ахмата[48]

и той плененъ бысть некоимъ отъ князей его, еще пребывая въ мирьскомъ образе, и понуженъ бысть отоврещися Господа нашего Исуса Христа. Множество же крестовъ на гойтане, еже взяша у християнъ злочестивии того слуги, и техъ множество животворящихъ крестовъ повеле той безбожный князь давати ему (пещи тогда горящи въ храмине той), яко да вверзетъ ихъ во огнь, а другому слузе стояти с мечемъ надъ главою: аще не вверзетъ ихъ, да усечетъ его. Онъ же изволи паче умрети за Господа нашего Исуса Христа и глагола безбожному князю: «Мы симъ поклоняемся и лобзаемъ ихъ». Злочестивый же той повеле устрашити его посечениемъ, и резати помалу по шии его, и давати ему кресты — да вверзетъ ихъ въ огнь. Онъ же не хотяше того сотворити. Безбожный же той повеле, вземъ за гойтанъ, теми кресты бити его безъ милости. Онъ же никакоже не послуша. И абие внезапу прииде страхъ на безбожнаго царя Ахмата, и побеже. Тогда и той и князь побеже. А его во единой срачице и босого повергоша на ледине, и великаго ради мраза перьсти ногамъ его отпадоша. И по отшествии безбожныхъ взяша его, еле жива, во градъ; бысть произволениемъ мученикъ и безъ крови венечникъ.

Бе же благоразуменъ: аще и не навыче писаниа, но отъ слуха вся въ памяти имяше и разумевъ, коликихъ благъ сподоби его Богъ, яко не отвержеся Того и честнаго креста не вверже во огнь, но скорбяше зело, яко не скончяся мучениемъ за Христа. И сего ради изволи отврещися мира, и иде къ старцу Иосифу въ его монастырь, и бысть мнихъ. Ему же и азъ много время сожительствовахъ. И пребысть въ немъ летъ 40 и 3, всякую добродетель исправи: нестяжание, и послушание, и молитву, и слезы; и до тридесяти летъ пребысть болнымъ служа, не имый ни келиа своеа. Воздержание же толико исправи, яко и до самого конца, но всегда зъ братиею представленая, и та не вся приимаше, но повсегда приимаше, но брашно оставля, якоже старець Иосифъ глаголя: «Се есть, — рече, — часть Христа моего». Всехъ же добродетелей его невозможно въ мимотечении сказати; еже ему поспешествова Богъ исправити сего ради, яко не отвержеся имени его — великаго и честнаго креста не вверьже во огнь.

Сей ми исповеда таковое преславное чюдо. «Еще ми, — рече, — въ мире живущу, на краехъ земля Литовьскиа, бе же тамо церкви владычици нашеа Богородици, въ нейже многи чюдеса бываху преславною Богородицею. Едино же тебе повемъ.