Новости таки: Лидка (девчонка с молоком) надорвалась у Поли, когда копала картошку, и на третий день ушла. Должно быть, еще и простудилась. Говорит, что «все заложило».
Поля все перестирала. За два дня, что пробыла дома, она уже успела немного одичать и говорит мне «ты», потом спохватывается.
Груня принесла творог и обещает спечь какие-то особенные ватрушки. Бабка Таня лежит, но прислала с Вовкой картошку.
Коты ведут себя нахально и со мной совсем не считаются. Едят роскошно. Но из комнат изгнаны за то, что напачкали около телефона, — ночуют в коридоре с воплями и жалобами, — ночью стучат в дверь в мезонине, но я делаю вид, что не слышу.
Все готовятся к празднику и поэтому набиваются с мясом. Так как калитка заперта, то бабы кричат в окна: «Свининки не надоть? Баранинки не надоть?»
В лугах был футбольный матч Солотча — Спас-Клепи-ки. На шестах подняли красные флаги, баянист играл марши, все мальчишки из Солотчи, Заборья, Полкова и всех окрестностей мчались мимо нашего дома, но все кончилось мордобоем, и с поля солотчинские футболисты шли, ненатурально рыдая и размазывая по мордам слезы и кровь. А сзади со свистом и гиком неслись мальчишки. И над Солотчей висел такой густой мат, какого еще никогда не было.
Вот и все наши новости, если не считать, что пастух проворовался, украл колхозную телку и его арестовали.
С Рязанью у меня немного затягивается, — швы зажили, но не совсем.
Я почему-то много сплю, рано ложусь.
О Москве ты все мне расскажешь, поэтому я не спрашиваю.
Чтобы не забыть, — скажи Васе (шоферу), что есть очень хорошая дорога в объезд того болота, где мы переносили Алешку через канаву с водой. Из Полян (по пути в Солотчу) надо взять правее (свернув с мощеной дороги) — по дороге к ж. д. полотну и потом вдоль дороги — до Солотчи. Там дорога сухая и укатанная.
О делах будем говорить по телефону.
Целую тебя, моя прелесть родная-преродная, будь спокойна и не уставай. Жду.
Поцелуй Алешку. Поцелуй Галку и маму. Привет всем.
Твой
Котишник.
27 сентября 1950 г. С. Солотча
Зина, Ароша, дорогие! Спасибо за письмо, — оно порадовало меня в сельском моем уединении. Таня с «лялькой» на днях уехала в Москву готовить «логово» для зимней нашей жизни. Судя по всему, Таня в Москве дико замоталась — и с устройством комнаты, и с мальчишкой (дело в том, что у Тани совсем не было молока и его с первых же дней пришлось кормить чужим грудным молоком, за каковым приходилось каждый день ездить в Рязань за 25 километров). В Москве это значительно легче.
Я остался в Солотче до начала октября, — надо закончить всякие литературные труды.
Мальчишка, по-моему, чудный, и все говорят, что невероятно похож на меня, чему я не верю, так как хочу, чтобы он был красивый.
Жить в Москве мы будем в Таниной маленькой комнате на улице Горького, так как Союз писателей квартиры мне не дает, очевидно, как «разрушителю семьи» <…>
Зина, наверное, уже уехала. Она не написала, — едете ли вы в Гагры вместе или ты, Ароша, остаешься в Москве. Пишу в Москву наугад. Напрасно Зина задается, что она может писать всякие стишки. Я тоже могу. Вот, пожалуйста;
Я пе забыл своих друзей,
Хоть и ловлю в тиши язей,
И важных сумрачных лещей,
И красноперых окуней,
И синеглазых пескарей,
И остроносых стерлядей,
И тупорылых головлей,
И раздражающих ершей,
И заболоченных линей,
И даже мелких карасей,—
Все для друзей! Все для друзей!
Для их детей, для их семей!
Для их стола,
Для их гостей!!!
Видали ли вы столько рифм к слову «друзей»? Одяих только ихтиологических рифм!
Ароша, если ты в Москве, то вот телефон Тани — Д1-45-81,— она будет рада, если ты ей позвонишь. А может быть, ты придешь посмотреть маленького? А? Во всяком случае, как только я вернусь (числа 6–7 октября), я тотчас позвоню, и мы увидимся. Есть о чем поговорить!
Если вы в Гаграх, то я надеюсь, что угрюмый Илюша соблаговолит переслать Вам это письмо (если вы дали ему на этот счет соответствующее указание). Тогда пейте хванчкару, наслаждайтесь и вспоминайте прошлое.
Привет Николаю Яковлевичу. Чего он там делает? И Илюше.
Целую вас обоих крепко.
Коста.
< >
Привет всем, кто еще меня не забыл.
1951
29 апреля 1951 г. Сталинград
Тануш-Тапуш, милый мой человек, до сих пор пет от тебя телеграммы, и я не знаю, доехала ли ты до Солотчи или вернулась обратно. Я только что приехал, но, если бы было можно, я сегодня же уехал к тебе, — я радуюсь каждому прожитому дню, потому что все меньше остается дней до отъезда. Пожалуйста, береги себя, маленькая, Та-нуш. Ради себя, Алешки, меня, Галки и всей нашей маленькой семьи. Только сейчас я сообразил, как был замотан в Москве, даже забыл попрощаться с Арбузовыми и Налетовыми.
Ты можешь написать мне в Цимлянскую (Рост, область) — письмо там меня застанет.
Живу в «Интуристе» над рестораном, где всю ночь бушуют командировочные.