Том 9. Преображение России

Он шел за нею через Дворцовую площадь, по-своему впитывая и эту площадь, и дворец, и толпу людей, и экипажи, и машины, и у него блеснула мысль, перевернувшая мгновенно весь его замысел, мысль дерзкая, так как подсунула она ему на холст то, что было несравненно труднее сделать, чем небольшую толпу на небольшой улице в сравнительно небольшом Симферополе… Эта мысль была: «А что, если взять эту вот площадь, и дворец, и тысячную толпу, и вот такой день, как сегодня?»

И не успел еще он хоть сколько-нибудь освоиться с этой чересчур дерзкой мыслью, как Надя, улыбнувшись какою-то круглой, вроде нимба, улыбкой, сказала ему:

— А что, Алексей Фомич, если бы это вот вы перенесли на свое полотно?

— Как «это»? — боясь, что не о том она говорит, спросил Сыромолотов.

— То есть, я хочу сказать, что если бы к Зимнему дворцу шла ваша демонстрация, вот была бы кар-ти-на!.. Только я, конечно, это по глупости своей говорю: такой картины невозможно сделать, — и Надя даже махнула рукой в знак безнадежности.

Он поглядел на нее удивленно, протянул, как это было ему свойственно: «Гм, да-а!» — окинул глазом и дворец и площадь, перевел свой шаг на тот самый «мертвый», о котором говорила Нюра, и, наконец, сказал:

— За-нят-но было бы!

— А можно? Разве можно? — необыкновенно как-то почти выкрикнула Надя и расцвела при этом.

— Все можно, — буркнул он, чувствуя, что с этого момента будет смотреть на свою картину, оставшуюся там, в Крыму, только как на эскиз для новой, зародившейся в нем теперь.

— Ведь подумать только: какая-то никому не известная улица где-то вообще, хотя бы и в Симферополе, или Дворцовая площадь, известная всей России! — с большим подъемом и ярким сиянием глаз проговорила она, он же добавил:

— Не только всей России, даже и всему миру после девятого января.

— Вы это серьезно, Алексей Фомич?

— А разве вам показалось, что я шучу? — удивился он.

— Нет, я вижу, что не шутите… Я очень рада и сама не знаю, что говорю… Это я от радости так.

Радость действительно так и рвалась из круглых глаз Нади. Когда же она сказала вполголоса почему-то: «Вот он! Смотрите!» — Сыромолотов отчетливо почувствовал в ней снова товарища — охотника, напавшего на след крупной дичи.

Он поглядел туда, куда кивнула Надя (они уже подходили к тротуару около дворца), и увидел того, кого искал безуспешно в Симферополе: пристав Дерябин — ставший, впрочем, здесь, в Петербурге, только помощником пристава — стоял перед козырявшим ему другим полицейским чином, казавшимся маленьким сравнительно с Дерябиным, но бывшим не ниже среднего роста.

— Он самый! — так же радостно, как и Надя, и тоже вполголоса отозвался ей Сыромолотов и немедленно вообразил его верхом, притом не на гнедом и невзрачном, а на красивом вороном коне с белой звездой на лбу.

Белая звезда, впрочем, так же быстро пропала, как появилась, но вороной конь под таким всадником прочно остался в мозгу.

— Мимо него пройдем, Алексей Фомич, как все ходят, — успела предупредить художника Надя, опасаясь, что Дерябин крикнет и на него точно так же, как на нее: «Вам что нужно?», если он перейдет на «мертвый шаг».

— Я понимаю, — постарался успокоить ее Алексей Фомич, — ведь он что называется «в наряде на дежурство» — охраняет дворец, — как же можно…

Они пошли мимо Дерябина, как ходят вообще жители столиц, и Надя сознательно четко и быстро делала шаги, а художник старался идти ей в ногу, и в то время как Надя, только искоса взглянув на Дерябина, тут же перевела взгляд на другого полицейского, Алексей Фомич так и впился глазами в того, кого отыскивал и, наконец, нашел.

Однако он не удовольствовался этим: он обернулся, когда прошел мимо, и, должно быть, это показалось подозрительным Дерябину.

Вдруг раздался его мощный басовый голос:

— Подождите минуточку! — и он направился к ним сам.

Алексей Фомич не столько видел, сколько почувствовал, как с лица Нади слетела вся ее недавняя сияющая радость, и это заставило его улыбнуться, а Дерябин обратился не к нему, а именно к Наде:

— Предъявите, пожалуйста, ваш паспорт.

— Почему? — спросила Надя, ободренная улыбкой Сыромолотова.

— Потому — что вы подозрительно себя ведете, — прогудел Дерябин, а Сыромолотов сказал вдруг неожиданно для Нади весело:

— Земляков своих не узнали?

Надя поняла, что ей тоже необходимо улыбнуться, а Дерябин, выпятив губы и оглядев поочередно их обоих, спросил густым, еще более низким басом:

— Это в каком смысле земляков?

— В симферопольском, — в тон ему ответил Алексей Фомич, и выпяченные губы Дерябина слегка разошлись в стороны.

— Вы из Симферополя? А-а… Это другое дело… Мне кажется, что я вас там даже видел, — старался припомнить и явно не мог Дерябин.

— Не знаю, видели ли вы меня, но я вас не один раз видел, и очень рад видеть снова, — весьма весело, к удивлению Нади, говорил художник, в то время как Дерябин усиленно вспоминал и даже наморщил ради этого брови.

— Позвольте мне вам помочь: художник Сыромолотов, — сказал Алексей Фомич, касаясь рукой своей шляпы.

— Помню! — наконец, улыбнулся Дерябин и повторил: — Сыромолотов, художник, — помню!