- Хороша Глаша, да не наша.
- Вот хороший пример мещанства в народных поговорках, - спокойно сказала Сима, - я бы создала комиссию писателей и педагогов, чтобы изъять такие поговорки из преподавания и избегать в книгах.
- Виноват, я не уловил сути.
- Суть поговорки - сожаление, что хорошая Глаша не принадлежит говорящему, а следовательно, что в этом толку. Мудрость дремучего собственника!
- Очень хорошо. Действительно, как тонко и тщательно надо нам следить за каждым душевным движением, если мы хотим быть людьми высшей формы общества. Давить и корчевать эгоистическую обезьяну! Бейте ее, кто верует в будущее!
- Иван Родионович, - просящим тоном спросила Сима, - может быть, мы все-таки не родственны этим дрянным зверям?
- Увы, безусловно родственны. Правда, не прямые родичи и не прямые потомки. Была миллионы лет назад особая группа антропоидов, из которой мы вышли. Видите, у нас ноги приспособлены для лазания по скалам, а не по деревьям, так что мы испокон веков - жители утесов. Но павианы тоже жители скал. Первые обезьянолюди, австралопитеки, жили по соседству с павианами, иногда охотились на них и сражались за место. Может быть, многие плохие черты нашего характера возникли из столкновения с этими отвратительными, жестокими и злобными стадными обезьянами на заре времен.
- Гадость ваши павианы! Мы все же другие.
- О, осевая гормональная деятельность похожа. Видите, есть такой механизм с гормоном надпочечников - адреналином. Если внезапно испугать травоядное, антилопу, оленя, оно, получив в кровь порцию адреналина, сделает огромный скачок, автоматически уходя от опасности. Тигр от испуга сожмется для прыжка, а человек застынет на месте. Почему основной защитный рефлекс так действует у человека? Мало того, что он не хищник! При жизни в скалах, так же как и на деревьях, какие-либо бессознательные скачки в сторону мгновенно погубят животное. Оно должно замереть, окаменеть с напряженными мышцами, чтобы не свалиться с высоты и не убиться. В этом мы похожи на наших мерзких сородичей. Мы не тигры и не лошади. А жаль!
- Жаль, - согласилась Сима.
Они подошли к поликлинике, и Сима проводила Гирина до дверей хирургического кабинета, прикоснувшись к его плечу.
Принимала высокая стройная женщина-хирург в длинных сверкающих серьгах, с «перекисными» локонами. Едва бросив взгляд на палец Гирина, она спросила:
- Будем вскрывать?
- Будем, - спокойно согласился тот.
Врач прищурилась и дала распоряжение сестре. Когда все было готово, хирургиня бесцеремонно прощупала границу флюктуации, причинив Гирину порядочную боль. Он поморщился.
- Ничего, ничего, надо быть мужчиной, надо терпеть!
Она принялась за дело, но так безжалостно, что, будь на месте Гирина другой человек, он, несомненно, застонал бы от боли. И в то же время нельзя было отказать врачу в умении: разрез прошел точно, не глубже, чем надо. Гной и кровь вышли, а хирургиня все продолжала ковыряться в ране и даже проскребла ее, вооружившись ложкой. С раскрасневшимися щеками, она часто взглядывала на своего пациента.
- Больно, но надо терпеть... надо терпеть! - приговаривала она.
Это надоело Гирину. Он понял, что имеет дело с врачом-садистом. Это переразвитие элементарно необходимой жестокости очень редко, но все же попадается среди медиков, на несчастье тех, кому приходится с ними встречаться.
- Довольно, - резко сказал он, - все, что нужно, сделано. Закладывайте тампон и давайте перевязку. Вы мясник, а не хирург!
Блондинка побледнела от негодования.
- Что вы понимаете, неженка, как большинство мужчин. Незачем было приходить, если боитесь боли. Оскорбляете врача, который вас же лечит. Сестра, сделайте ему перевязку!
- К вашему сведению, я сам хирург, военный вдобавок. И мне в моей практике пришлось дисквалифицировать одного - вроде вас.
- Не понимаю, о чем вы говорите, - голос женщины дрогнул. - Сейчас вас перевяжут, и уходите. У меня еще много больных.
- В приемной никого. Прежде чем написать предупреждение о вашей социальной опасности, мне нужно узнать...
- Уходите! - визгливо крикнула она и вдруг осеклась, увидев пронизавшие ее насквозь глаза Гирина. Колени ее подогнулись, и она ухватилась за край операционного стола.
- Когда вы начали получать удовольствие от причиняемых вами страданий? - властно спросил Гирин. - Вы знаете это, глубоко спрятанное, тайное даже от себя самой.
- Я... я не знаю.
- Когда?! - вопрос хлестнул, как бич.
Женщина опустила голову, всхлипнула.
- Я раньше не знала, а потом заметила сама... - И внезапно, к изумлению медсестры, высокомерная женщина залилась слезами.
Гирин вздохнул с облегчением и встал.
- Запомните это! Запомните крепко, на всю жизнь. Следите за собой. Это пройдет скоро, если вы будете как следует бороться. Я навещу вас и проверю через год. Вы будете оперировать в моем присутствии. Вот телефон - позвоните.
- Я сделаю это, я буду стараться...
В приемной Сима встала навстречу. Гирин извинился за задержку, объяснив, что пришлось немного поговорить с хирургом.