— Что сказала тебе Фарис?
Страх ударил ее под ложечку, затопил все тело. Аш улыбнулась, сама почувствовала фальшь и, позволив лицу принять совершенно искреннее выражение отчаяния, прохрипела:
— Не сейчас. После. Пусть Годфри притащит сюда свою задницу. Он мне нужен.
Боль, отступившая было, вернулась, вспыхнула, забилась толчками, выбивая из глаз слезы. Она больше не замечала, что творилось вокруг, увидела только поднесенную к губам чашку и, почувствовав запах вина, настоянного на травах, жадно глотнула, а потом лежала, шепча молитвы, пока — очень нескоро — не пришел тревожный сон.
Проспать удалось не больше часа.
Голова раскалывалась. Аш замерла, дрожа и обливаясь холодным потом, и только тихо проклинала лекаря каждый раз, как Флора появлялась в поле ее зрения. Свет начал меркнуть. Она была уверена, что причиной тому только боль, пылавшая под черепом. Мужской голос то и дело уверял, что просто смеркается, солнце зашло, ночь, луна ушла, но она металась на горячей постели, клыки боли рвали виски, Аш вбила себе в рот кулак, раздирая зубами кожу на костяшках. Когда не удавалось сдержать крика, когда боль становилась невыносимой, агония уносила ее в знакомые области, где царили беспомощность и ужас, от которого нельзя скрыться. Это продолжалось мгновение, потом она возвращалась и в то же мгновение забывала: знала, что помнит, но не знала, о чем.
— Лев… — Мольба застревала в пылающем горле. — Ради святого Гавейна… ради Часовни… Молчание.
— Тише, маленькая, — утешал чей-то шепот, — тише, тише…
Тем же застревающим в горле хрипом она выкрикнула:
— Ты, машина долбаная! Отвечай! Голем…
Голос в глубине души, бесстрастный, как всегда. Ни хищник, ни святой…
Боль рвала каждую клеточку тела, она шепнула в отчаянии:
— О, дерьмо!
Голос Роберта Ансельма произнес:
— Дай ей еще той дряни. Ради Бога, парень, не умрет же она от этого.
Флора немедленно рявкнула:
— Ты лучше знаешь, да? Тогда сам и лечи!
— Нет, я только…
— Тогда заткнись. Я не собираюсь ее терять!
Только проснувшись, Аш поняла, что спала. Предрассветный полумрак окрасил квадрат окна перед глазами в серое. Аш застонала. Ладони в ледяном поту. Простыни воняют. Она шевельнула плечом, почувствовала прикосновение шерсти к щеке и поняла, что лежит одетая. Кто-то позаботился распустить шнуровку, чтобы одежда не затрудняла дыхание. При малейшем движении, при каждом вдохе в череп вонзались иглы боли.
— Кажется, я поправляюсь — мне больно.
— Что? — Над ней выросла и склонилась тень. Холодный рассвет осветил фигуру Флоры дель Гиз. — Ты что-то сказала?
— Я сказала, что, должно быть, поправляюсь, начинает болеть, — услышала Аш свой задыхающийся голос. Флора поднесла к ее губам знакомую чашку. Аш выпила, пролив половину на желтые простыни.
Странный звук. Она сосредоточилась и сообразила: кто-то скребется в дверь. Флора не успела ответить — вошел человек с железным дырчатым фонарем в руках. Аш отвернула голову от пронзительного света. От боли, отозвавшейся на это движение, прервалось дыхание. Она осторожно скосила взгляд, прикрыв глаза ресницами.
— А, это ты, — пробормотала Аш, узнав вошедшего. — Не знаю, на что сестры жалуются — хренов монастырь так и кишит мужиками.
— Я священник, детка, — смиренно возразил Годфри Максимиллиан.
— Боже милосердный, неужто я так плоха?
— Уже нет, — Флора потрепала ее по плечу. Аш удержалась от крика. Хирург добавила: — Ты вчера слишком много трудилась. Сегодня не выйдет. Все та же длинная скучная история. Она тебе никогда не нравилась. История о том, как капитан пытается подняться на ноги раньше, чем следует. Припоминаешь?
— Помню. Кажется… — Аш мимолетно ухмыльнулась в ответ на улыбку высокой золотоволосой женщины. — И мне уже скучно.
Что-то в прищуре лекаря заставило Аш заподозрить, что не будь она так больна, схлопотала бы хорошую затрещину. «Похоже, я и впрямь плоха!»
— Я привел тебе гостью, — сообщил Годфри. Флора обожгла его взглядом, и он укоризненно вскинул ладонь с толстыми пальцами. — Я знаю, что делаю. Она очень хотела повстречаться с Аш, но должна покинуть монастырь этим же утром. Я сказал, что она может зайти поговорить на несколько минут.
Флора с сомнением смотрела на него через голову Аш. Разрастающийся свет выявил черты бородатого лица священника и сухое лицо человека, в котором нелегко было признать женщину. Аш лежала и слушала.
Годфри говорил:
— Ты ведь тоже меня знаешь, Фл… дитя мое. Тебе, кажется, уже приходилось убеждаться, что я неплохо знаю свое ремесло.
— Какое там ремесло, — проворчала лекарь. — Шарлатанство на потребу невежд. Ладно, Годфри, веди свою гостью.
Аш сделала попытку сесть прямо. Флора опустила фонарь на пол, чтобы свет не бил в глаза. За окном подал голос дрозд, ему отозвался другой, малиновка… и вдруг рассветное небо огласилось пронзительным птичьим хором. Каждая нота шипом втыкалась в голову.
— Вот разорались, — хныкнула Аш.