Том II

Сколько мы знаем, никто из первостепенных наших поэтов не чувствовал так глубоко всей необходимости оживить литературу привитием к ней современной науки, и никто не был способнее его исполнить это великое дело, потому что никто не был, при равном поэтическом таланте, одарен столь сильным влечением к науке и столь могущественным умом. Мы не хотим пускаться в гипотезы и отгадывать, каковы были бы в своих частностях следствия более продолжительной деятельЬости этого человека; но каков был бы общий результат, мы положительно видим по результатам деятельности людей, которые подобным образом действовали на наших писателей и публику, хотя и не тем путем действовали, потому что не были поэтами. Если их деятельность была так благотворна и плодотворна, — то насколько теперь была подвинута наша литература силою великого поэта, которому талант дает силы подчинять своей обаятельности массу, недоступную другим влияниям, кроме силы поэзииі Проживи Веневитинов хотя десятью годами более — он на целые десятки лет двинул бы вперед нашу литературу…

О его поэтическом таланте мы не будем говорить, — огромность его признана всеми. Не будем говорить н о его образованности, какой мало примеров. Но мы хотим сказать хоть два-три слова о залогах того стремления, служением которому была бы деятельность этого таланта. В этом отношении замечательна статейка Веневитинова «Несколько мыслей в план журнала». Не будем разбирать частных предположений и мнений юноши — место не позволяет нам вдаваться в подробности, — но сущность мыслей состоит в следующем: главная цель, к которой должны быть направлены все нравственные усилия народа— просвещение. «Какими же силами подвигается Россия к этой цели? Какой степени достигла она в сравнении с другими народами на сем поприще, общем для всех? Вопросы, на которые едва ли можно ожидать отаета, ибо беспечная толпа наших литераторов, кажется, не подозревает их необходимости». Двигательницею просвещения должна быть литература; но мы находимся в самообольщении, воображая, что наша литсраіура соответствует этому назначению, тогда как она у нас только форма без содержания, тогда как «мы еще не вникли в сущность познания и не можем похвалиться ни одним памятником, который бы носил печать свободного энтузиазма и истинной страсти к науке». Нэша литература легка до легкомыслия, апатична до нравственного бездействия. «Одним из пагубных последствий сего недостатка нравственной деятельности была всеобщая страсть выражаться в стихах. Многочисленность стихотворцев во всяком народе есть вернейший признак его легкомыслия; самые пиитические эпохи истории всегда представляют нам самое малое число стихотворцев». Наша литература как бы «освобождена от обязанности мыслить» — вот ее коренной недостаток. «Итак, философия и применение оной — вот предметы, заслуживающие особенное наше внимание, предметы тем более необходимые для России, что она еще нуждается в твердом основании изящных наук, и найдет сие основание, сей залог своей самобытности и следственно своей свободы в литературе, в одной философии, которая заставит ее развить свои силы и образовать систему мышления». Надобно перенестись к 1825–1827 годам, чтобы понять всю глубокую справедливость этих слов, понять, какую силу ума должно было иметь, чтобы так смотреть на литературу, ее состояние в России, средства двинуть ее вперед и вместе с нею двинуть общество… Кому из прославленных тогдашних литераторов хотя воображалось что-нибудь подобное? Кто твердил о Байроне, кто о Данте, кто о Шекспире, как о патронах и избавителях нашей литературы, будто Байрона, Данте и Шекспира, а не учебные руководства надобна рекомендовать от недуга незнания… И человек, писавший эти «мысли», был двадпатилетннй юноша, и этот юноша умер на 22-м году жизни…

Конечно, теперь времена изменились; философия перестала быть единственною наукою, от которой зависит умственное и нравственное развитие человека; но подстановите вместо слова «философия», принадлежащего первой половине нынешнего века, слово «наука» — замените также слова «господство стихотворений» словами «преобладание повестей без содержания, цели и смысла» — и тогда под статьею Веневитинова можете вы поставить вместо 1825 года 1855-й.

Не кончить ли нам этим? Иначе, ведь Веневитинов не Василий Львович Пушкин: если говорить о нем все, что можно и должно сказать, то это будет очень длинная история.]

Заключительные строки статьи в рукописи писаны рукою Н. А. Некрасова, начиная со слов; «Здесь мы останавливаемся…».

Икояы господских праздников.

(стр. 780–781)

Первоначально опубликовано в «Современнике» 1855, № 11, стр. 29. В полное собрание сочинений изд. 1906 г. не вошло.

Рукопись-автограф на одном полулисте писчего формата с рецензией на «Материалы к учению об огнестрельных ранах, собранные… Шульцом» хранится в отделе рукописей Государственной ордена Ленина библиотеки СССР им. В. И. Ленина (инв. № 1631).

Разночтений с печатным текстом рукопись не содержит. Печатается по тексту «Современника».