Том Стволер

— Нет, — говорю. — Мама не с ним занимается, а с молочником. Который по-настоящему не молочник.

— Мальчик, ты прекращай читать эти плохие книжки.

Я качаю головой.

— Я не читаю плохие книжки.

— Тогда где ты набрался таких идей? Про молочников и домохозяек?

— Она говорила, что он молочник. Но когда он пришел, она нарядилась в свое самое лучшее платье. Которое прозрачное.

— Наверное, это любовь.

— Нет, — говорю. — Она его вовсе не любит. Она любит меня. Она — моя мама.

— Это еще ничего не значит. Вот я, например, не люблю свою маму.

— У вас есть мама?

Тетенька с рыжими волосами трогает свои волосы, которые рыжие. А потом показывает наверх.

— Она там, наверху. У себя в спальне.

— А сколько тогда вам лет? Если у вас есть мама.

— Не груби старшим, мальчик.

Я морщу нос. Не люблю, когда меня ругают.

— Ладно, я не хотела тебя обидеть. Просто это невежливо-спрашивать у человека и тем более у женщины, сколько ей лет. И тем более у женщины в моем возрасте.

— Мне девять лет.

— Ну, а мне сорок два. Теперь понимаешь, почему это было невежливо — спрашивать, сколько мне лет?

— А сколько же лет вашей маме?

Тетенька с рыжими волосами смотрит на небо.

— Она вообще древняя, как динозавр. Хочешь печенья?

Я киваю. Люблю печенье.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет, вынимает оттуда печенье. Имбирное, с орешками. Такое большое и круглое.

Я беру одну печенюшку, кусаю.

Тетенька с рыжими волосами тоже берет печенюшку.

У меня печенюшка большая, а у тетеньки — маленькая.

— Вкусные, правда?

Тетенька с рыжими волосами кивает. Жует и глотает. Все, она уже съела свою печенюшку. Я смотрю на свою печенюшку.

— Они такие большие, правда?

— Ты что, с одной штучки наелся?

— Нет, — говорю. — Не наелся. Я еще съем одну или две. Я потому что сегодня не ужинал. И я очень голодный.

— А что, твоя мама тебя не кормит?

— А мамы нет дома. Она ушла заниматься сексом и никак не приходит. Я все жду, а она не приходит.

— То есть она сейчас со своим дружком?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами открывает буфет. Наверное, хочет достать мне еще печенья. Она добрая тетя, хорошая. Она достает мне печенье. Но почему-то вдруг замирает с печеньем в руках. Смотрит на меня. Говорит:

— У нее, стало быть, есть дружок?

Я киваю.

— Такой высокий?

Я киваю.

— С кудрявыми черными волосами?

Я киваю.

— Это мой муж. Вот урод.

— Э…

— Это мой муж. — Тетенька с рыжими волосами хмурится и качает головой. — Я так и знала. Ты живешь через дорогу? А твою маму зовут Тина?

Я киваю.

Тетенька с рыжими волосами ставит печенье на стол. То есть бросает его на стол, и оно теперь все поломалось. Имбирное, с орешками.

— Теперь ты понимаешь, почему я такая сердитая?

— Вы совсем не сердитая, — говорю. — Даже наоборот. Вы хорошая и добрая.

— А вот муж так не считает. Иначе он бы от меня не сбежал. Вечно он думает не головой, а головкой. Куда он его поведет, его член, туда он и пойдет. — Тетенька с рыжими волосами трясет головой, как будто трясет мельничку с перцем, ну, которая для перца, чтобы делать из перца перечный порошок. — Забежал только на пару минут, чтобы взять пачку печенья.

Я смотрю на печенье. Я совсем не наелся. Я бы съел еще штучку. Или даже две.

— Это было в субботу.

— Да, — говорю. — В понедельник, который в субботу. Я пошел в школу. Мама сказала, что мне нужно в школу. А потом, когда я вернулся, ее уже не было.

Тетенька с рыжими волосами берет стул и садится за стол.

— Убью гада, своими руками убью. Я-то думала, с ним что-то случилось. Может быть, провалился в какую-то яму. Жутко переживала, всю ночь не спала. А тут вот в чем дело. Лучше бы он сам себе шею свернул. Ты прости меня, мальчик, я совсем не хотела сердиться. — Тетенька с рыжими волосами глядит на меня, и вид у нее очень сердитый. — Ты ведь Том? Тинин сынишка?

Я киваю.

— А я Одри Стирка. И как ты теперь? — Тетенька Одри Стирка качает головой. — Один, без мамы.

Я улыбаюсь.

— Со мной все в порядке. У меня есть дядя, он мусорщик. Его зовут дядя Мусорщик.

— То есть он за тобой присмотрит?

Я киваю.

— И кушай как следует. Следи, чтобы дядя тебя кормил. — Тетенька Одри Стирка дает мне печенье. Всю пачку. — Возьми вот печенье.

Уже поздно, и мне пора спать. Но я не ложусь. Меня потому что некому уложить. Я сижу на кровати. На самом краешке. Но не ложусь. И не надеваю пижаму. И не снимаю ботинки. Вообще ничего не делаю.

— Клоун Подушкин, — говорю я Клоуну Подушкину. — Пора спать, Клоун Подушкин.

Клоун Подушкин сидит, ничего не делает. Он плюшевый мишка, а мишки, которые плюшевые, они ничего не умеют делать.

— Ну, давай, Клоун Подушкин, — говорю я. — Тебе пора спать.

Клоун Подушкин даже не шевелится. Он потому что игрушечный. Я так думаю, это очень невесело, быть медведем. Тем более плюшевым. Когда ты вообще ничего не умеешь, а тебя все ругают. А ты только падаешь с кровати. И на тебя наступают ногой.

Я достаю из-под подушки пижаму. Надеваю ее на Клоуна Подушкина. Вернее, запихиваю в нее Клоуна Подушкина. Потому что он маленький, он игрушечный, а пижама большая, она для детей.

— Ну, давай, — говорю. Я уже начинаю сердиться. — Ложись спать.

Клоун Подушкин вообще ничего не делает.