И тогда господин Ван спокойно вынул из внутреннего кармана пиджака толстый конверт и положил его на стол, слегка сдвинув кофейную чашку. У господина мэра мигом вспотели руки — он догадывался, что в этом конверте.
— Здесь пятьдесят тысяч талеров. Мы понимаем, что решение сложных вопросов — господин Ван сделал ударение на слове «сложных», — требует известных финансовых затрат. И мы готовы нести эти затраты — мы хотим нормальной жизни, господин мэр. Китайцы, в отличие от кавказцев, не конфликтуют с местным населением — так давайте и дальше жить дружно и… взаимовыгодно.
— Полагаю, — глава городской администрации залпом проглотил остатки кофе, смочив пересохшее горло, — мы можем рассмотреть этот вопрос… на ближайшем заседании…
— Рассмотрите, — китаец благодушно кивнул, наблюдая, как мэр, ставя на стол пустую чашку, одним движением пальцев смахнул конверт в приоткрытый ящик стола. — Русские жёны китайцев, а также родственники этих жён — это ведь и ваши избиратели. А выборы, как я уже говорил, не за горами…
…Похожие беседы (в разных интерьерах) проходили в Хабаровске, Благовещенске и других городах Дальнего Востока. Трудолюбивое и многочисленное китайское население (кое-где китайцев было уже больше, чем русских) отвоевывало себе место под солнцем — без выстрелов.
Новая Поднебесная Империя шла к своему величию путём извилистым. Было время, когда незабвенный «председатель Мао», решив превзойти в стремительности достижений самого Тимура Железного, прыгнул «большим скачком», учинив «культурную революцию», сопровождавшуюся репрессиями против интеллигенции, выплавкой чугуна по технологиям раннего средневековья в кустарных домашних условиях, истреблением воробьёв и стычками с русскими пограничниками на Амуре. К счастью для страны, нашлись среди китайского руководства трезво мыслящие люди, сумевшие отстранить «великого кормчего» от кормила и положившие конец всем его оригинальным социальным экспериментам. Мао Цзэдун скончался (по официальной версии — от старости лет, по слухам — надорвавшись в утехах с юными наложницами, до коих он был весьма охоч, а как там было на самом деле — об этом знали единицы, отнюдь не склонные к чрезмерной разговорчивости), и в Китае начался экономический подъём — реальный.
Китайская модель получилась своеобразной и, как показало время и достигнутые результаты, весьма эффективной. Сохранив жёсткую и не допускавшую никаких отклонений от «генеральной линии» структуру центральной власти, на которой тысячелетиями стояла Поднебесная, китайцы поплёвывали с Великой Китайской стены на все «демократические принципы» Запада, предпочитая придерживаться своих древних национальных принципов. Выступления против власти беспощадно подавлялись вооружённой силой, инакомыслящих бросали в тюрьмы, чиновников-взяточников вешали на площадях на глазах многотысячной толпы, наркоторговцев и мафиози отечественного производства расстреливали (не публично, но безотлагательно).
Но вместе с тем китайские вожди поняли, что заклинаниями экономику не оживишь, и пошли на введение и расширение частного сектора, не позволяя вместе с тем денежным мешкам набрать реальную силу и влиять на внутреннюю и внешнюю политику Империи — в отличие от Запада, в Китае статус человека всегда ценился выше денег, сколько бы их у него ни было. Приглядываясь к тому, что творилось у северного соседа, китайцы сообразили, что горстка риса и драная кофта — это немножко маловато для счастливой жизни и беззаветного труда на благо родины: частный сектор прежде всего был предназначен для насыщения внутреннего рынка доступными «товарами народного потребления», как это называлось в России. И сектор этот со своей задачей справился: он не только одел и обул всё население Поднебесной, но и завалил мировой рынок дешёвыми товарами китайского производства.
И тут вдруг оказалось, что Поднебесная успешно конкурирует с ведущими мировыми державами в сфере экономики: китайский ширпотреб завоевал мир. А заодно по миру бойко расползались и сами китайцы — китайские диаспоры в Объединённых Штатах и Европе стали серьёзной силой. И всё больше и больше «желтел» русский Дальний Восток, испокон веку страдавший от недостатка рабочей силы.