Врачи снабжали меня лекарствами, проводили столь примечательные, но вызывающие ужас терапевтические сеансы, и сотрудничали с полицией.
— Вас описывают как ловкого манипулятора, способного оказывать влияние на людей. Вы согласны с этим?
— Не знаю, для меня это весьма деликатный вопрос. Быть манипулятором плохо. Но наверное, во многом именно так всё и было. Пока я здесь, в Сэтере, слыл «серийным убийцей», то мог запросто сказать: «Хочу стейк!» — и получал желаемое. Другими словами, во мне было что-то такое, что заставляло людей меня слушаться. Но я думаю, дело ещё и в ожиданиях. Люди чего-то хотели от меня, и я им это давал. А взамен получал от них то, что мне было нужно.
— Вы понимаете, что они, возможно, вам верили?
— Да, конечно. Отчасти ещё и потому, что
— Отчасти в этом моя вина, но есть и вина других. Моя вина в том, что я жаждал терапии, был наркоманом и хотел оставаться таковым и получать наркотики, которые давали мне терапевты.
[Разговор Ханнеса Ростама со Стуре Бергвалем]
«И помните: не вы вели полицейские расследования, не вы выносили судебные приговоры, не вы доставали наркотики и не вы проводили терапевтические беседы».
[…]
«Я лгал, но лгал не только я. Ложь не могла появиться без участия других.
Лгала Биргитта Столе. В кабинете, говоря с полицией и прокурором, а также давая показания в суде, она говорила на языке лжи.
Лгали также Бенгт Эклунд, Чель Перссон и ответственный за процесс лечения Эрик Калль.
Лгали и прокурор Кристер ван дер Кваст, и полицейский Сеппо Пенттинен, и судмедэксперт Андерс Эрикссон — все вместе они состряпали обвинения, которые с самого начала были фальшивкой.
Лгал профессор психологии Свен-Оке Кристиансон. Его вера в возможность возродить воспоминания не поддаётся никакой критике. Его “когнитивные прогулки”, на которых мы искали тайники и на которых присутствовали тела и ставились палатки, стали решающим фактором при вынесении вердиктов.
Лгал адвокат Клаэс Боргстрём. Его молчание во время расследований и на судах было частью лжи, а его последние слова на судах являлись олицетворением всей этой лжи.
[…]
Каждый день на протяжении почти восьми лет меня окружала ложь. Я стал кем-то другим, стул превратился в стол, филантропия — в мизантропию, а брат — во врага. Ни единой секунды я не был в трезвом уме.
Правды не существовало. Всё было ложью, и не важно — исходила она от меня или от других.
Вместе мы изменили историю моей жизни — как прошлое, так и будущее.
[…]
Наркотики.
Их принимал я, но выписали их психиатры Сэтерской клиники, которые отвечали за моё лечение. “Важно, чтобы ваши рассказы продолжались”, — сказал на днях Бенгт Эклунд. А правда-то налицо: я должен был находиться в состоянии наркотического опьянения, чтобы вместе с терапевтом сочинять истории.
[…]
Терапия.
Некоторые называют Сэтерскую клинику сектой. Они правы. Во главе угла стояла теория объектных отношений — теория, которой придерживалась Маргит Норелль.
[…]
В годы существования Томаса Квика мы с терапевтом находились в центре внимания, мы были любимчиками, звёздами. Мы олицетворяли новую, “настоящую” психологию.
[…]
“История серийного убийцы” — это не только скандальное происшествие в правовой системе. Это ещё и разоблачение ошибок системы здравоохранения невиданного масштаба».