Томас Мюнцер

Они остановились в доме Мельхиора Лоттера, печатника и шинкаря. Карлштадт чувствовал себя неважно. Врач перевязал ему руки и сделал кровопускание.

Вскоре Лютеру сообщили, что на дверях церквей появился приказ епископа, запрещающий диспут. Правда, магистрат тут же велел сорвать листовки, а человека, который их приклеивал, засадить в тюрьму. Диспут разрешен герцогом Георгом и должен состояться.

Хотя магистрат и почтил Карлштадта и Лютера традиционным кубком вина, по всему было видно, что симпатии городских верхов на стороне Экка. Лишь отдельные лица осмеливались открыто общаться с учеными из Виттенберга. А перед Экком были распахнуты настежь двери лучших домов, и он, шумливый и развязный, как бродячий актер, хвастливо разглагольствовал среди восторженных слушателей. Ему не знали чем угодить. Когда стало известно, что он привык ежедневно совершать прогулки верхом, отцы города поспешили предоставить ему отличную лошадь и расторопного конюха.

Первоначально было условлено, что диспут будет вестись в немецкой манере, то есть каждый будет читать заранее приготовленные выступления. Теперь же Экк, чувствуя поддержку герцога, требовал, чтобы диспут шел в вольной итальянской манере. Он был уверен, что переговорит кого угодно. Искушенный оратор, находчивый и острый на язык, он ловко жонглировал цветистыми фразами и, как никто, умел создавать впечатление, что доводы его непобедимы. Он превосходно понимал, что почти всегда успех его зависит не от истинности защищаемых им положений, а от его редкого искусства быстро и ловко топить противника в водопаде речей. Он терпеть не мог, когда выступления его записывались. Посидев на досуге над протоколом, нетрудно увидеть, насколько легковесны аргументы Экка. Да и вообще зачем распространять ложные взгляды раскольников! Поэтому он упрямо настаивал, чтобы протоколы не публиковались.

Лютер прибыл как один из спутников Карлштадта. Но Экку важней всего было добиться победы над Лютером. Он не скрывал, что приехал в Лейпциг только ради доктора Мартина. Он уговорил Георга Саксонского официально разрешить Лютеру участвовать в диспуте.

В конце концов Карлштадт согласился, что материалы диспута будут обнародованы после того, как третейские судьи выскажут о них свое мнение. Об этих судьях препирались долго. Виттенбержцев старались поставить в самые невыгодные условия: пусть они или откажутся от диспута, или признают судьями тех людей, которых им предлагают. По го роду разнесся слух, что они из трусости хотят избежать спора. Они приняли вызов.

Утром 27 июня Экка и Карлштадта церемонно приветствовал университет. После торжественного богослужения процессия направилась в герцогский замок. Зал был украшен дорогими коврами. Профессор поэтики, отчаянно кашляя и хрипя, битых два часа терзал слушателей нуднейшей латинской речью «О том, как следует вести диспут, в особенности по вопросам теологии». Когда он кончил, был исполнен псалом, который все слушали, стоя на коленях.

И вот диспут начался. Трудно найти людей, которые так резко отличались бы друг от друга. Экк — высокого роста, крепко скроенный, широкогрудый, сильный, самоуверенный. Он обожал театральные жесты и строил из себя большого барина. Даже его сторонники признавали, что грубое лицо и весь его облик скорее подходят мяснику или громиле-ландскнехту, чем профессору теологии. Рядом с ним щуплый Карлштадт казался совсем маленьким и слабым.

Слушать Карлштадта было тяжело: склонившись над бумажками, он, словно педантичный учитель непонятливым ученикам, диктовал свои положения.

Экк мгновенно сообразил, как легче всего обезоружить противника. Он добился, что устроители диспута запретили спорящим пользоваться записками и листать книги. Они должны держать все в голове!

Магистрат, опасаясь, что разгорятся страсти, отрядил блюсти порядок в замке около сотни вооруженных и облаченных в латы горожан. Они изнывали от безделья. На диспуте царила скука. Злые языки говорили, что даже лейпцигские богословы, сидевшие вокруг кафедры, спали, и их приходилось будить, когда наступало время обеда.

Неудача Карлштадта была очевидна и для его друзей. Мало утешения в том, что он прав. Он так вяло ведет диспут, что Экку безнаказанно сходят его плутовские трюки: приписывание противнику чужих взглядов, ловкое по ходу спора придумывание цитат, которых нет ни в одной книге. Карлштадт, оправдываясь, говорил, что из-за ушибов и кровопускания он не может достаточно быстро отвечать на выпады Экка.

Томасу с каждым днем все больше нравился Карлштадт, некрасивый, выглядевший старше своих лет человек. На этот раз он не блещет красноречием, но за его тяжеловесными фразами чувствуется непоколебимая убежденность. Да ведь и обращается он к книгам не из беспомощности — он хочет поосновательнее доказать заблуждения противника.