Томас

— Давайте я вам покажу, тут недалеко.

Томас засомневался.

— К чему такие жертвы, вам ведь за лекарством надо?

Красавица улыбнулась.

— Я на пузико и на головку горчишник приклею и всё пройдет.

— Ну, разве так, тогда ведите, — сказал Томас и протянул руку.

10 Страшный дом

Девочка крепко схватила пальцы Чертыхальски и потянула за собой, решив устроить экскурсию. По дороге Томас узнал, что в сарае со скошенной крышей проживают дядя Леша и тетя Фая, а в хате с красной калиткой Славик, — мальчик из соседней группы в садике. Соседями у них совсем старенький дедушка Иван — он на войне ногу потерял. Ещё хозяйка куклы Элеоноры поделилась тайной: в страшный дом недавно вселилась семья. На вопрос, что это за такой «страшный дом», девочка показала пальцем: «А вот он».

На отшибе, между горой породы и свалкой в окружении зарослей стояла полуразрушенная халабуда. Видно в ней долго никто не жил: крыша напоминала щербатый рот, где вместо зубов торчали остатки плит шифера; стены подпирали толстые балки, но они помогали слабо — одна стена отошла и в любой момент могла завалиться; трещина змеилась по углу каменной кладки.

Томас удивился — интересно, за счет чего этот дом вообще держится? Казалось, дунь на него — и развалится. Нашлись же охотники на дармовую жилплощадь. Окна заколочены, во дворе бурьяны сорняков, наваленные гнилые доски, но видно, что дом занят: посередине двора расставлена мебель, тут же тюки с тряпьем, ящики, кухонный хлам, а рядом играют три мальца, из одежды только распятия на суровых нитках. Мальчишки с визгом гонялись по двору за мохнатыми щенками, а поймав, уже сами убегали от них.

На покосившееся крыльцо вышла высокая, худощавая девушка. Доски жалобно скрипнули. Черная юбка, темно-синяя в мелкий цветочек блуза с длинными рукавами. Черный платок и вороньи брови подчеркивали нездоровую бледность лица — в августе странно было наблюдать человека без загара.

Какое бы найти не банальное сравнение для её глаз? Колодцы? Два зеркала? Во! Нашел. Её цыганские глаза были как затухающие жерла вулканов. Они притягивали, манили, в них хотелось смотреть бесконечно. Когда Чертыхальски встретился с этой «попадьей» взглядом, ему стал понятен недавний приступ паники. Конечно же, он испугался не за пассажиров трамвая — это его подсознание подсказывало, что ненужно идти в этот тупик — здесь его подстерегает опасность! В ушах Тихони зазвенело, во рту пересохло — он даже пошатнулся. Но не это было самым странным! Томас вдруг почувствовал, что ему не хватает сил отвести свои глаза, и он не в состоянии разорвать невидимые щупальца, пытающиеся проникнуть в его нутро. Воля покинула его. Дальним громом послышалось приближение паники, как вдруг ему на выручку пришла девочка! Она начала дергать Тихоню за руку и громко шептать:

— Пойдемте, пойдемте!

Вздрогнул и невидимая связь разорвалась. Отшатнулся, попятился.

— Она калека. Только мычит и ничего не говорит. Ни «мама», ни «папа», — лепетала девочка, не замечая полуобморочного состояния Томаса.

— Они там все такие — нерусские.

Чертыхальски на полусогнутых ногах, ставших чужими и какими-то ватными, с трудом сделал несколько шагов прочь от страшного дома. Как только отвернулся, сразу же стало легче.

— Нерусские? — выдавил из себя охрипшим голосом, чтобы хоть что-то сказать.

— Ага. Чурки.

— Кто?

— Папа говорит — чурки.

Томас почувствовал во рту металлический привкус. Виски сдавило, накатила тошнота. Он опустил руку в карман брюк и скрутил кукиш. Как только он это сделал, в голове ясно раздался смех — похожий на старушечий — скрипучий, противный, торжествующий. С досадой подумал, вот оно — связывайся с чистенькими! Ещё и не приступил, а вороны уже вовсю кружатся!

11 Жерла зениток

Пройдя ещё метров сто, Чертыхальски оказался перед высокими железными воротами. С трудом поборов в себе желание оглянуться на страшный дом, он взялся за ручку калитки. Дверь была не заперта и легко открылась. Обернулся к девочке.

— Спасибо, красавица. Вот тебе ещё горчичников, — сунул в детскую ладошку пачку зеленых купюр, — отдашь маме. Папе не показывай. И никому не показывай. Это для мамы. Скажешь, дядя подарил на первое сентября. И попроси маму спрятать эти горчишники не в поваренную книгу — о ней папа знает — а положить в стеклянную банку с мятой. Это в кладовке. И это...

Томас засомневался... Он увидел, как мать девочки начинает приставать с вопросами, а почему, а зачем? А что ты такого сделала дяде, что он дал столько денег? А может этот дядя тебя трогал... Тихоня видел, как испуганная девочка, чувствуя мамин страх и не понимая сути вопросов, сбивчиво отвечает, а потом начинает плакать...

Но ничего, слезы высохнут, они всегда рано или поздно высыхают...

— ...Никому кроме мамы горчишники не давай. Запомнила?

Девочка кивнула. Томас подумал, что она сейчас невольно похожа на первоклашку, идущую в школу с такими вот необычными цветами.

— Положи в коляску, а то кто-нибудь увидит и заберет.

Подождав пока девочка спрячет деньги, Томас пожал ей руку, как взрослой.

— Спасибо.

— Пожалуйста.